Проект "Асгард" - Сергей Софрин

— А еще, — Засыпая, она перешла на едва слышный шепот: — ты на мне жениться обещал, когда я вырасту… Мол, сейчас тебе под венец рано, а вот лет через десять — будет в самый раз, и невеста уже есть на примете… Друга родственница и все такое…

Больше ничего сказать Марина не успела: спустя мгновенье она крепко спала…

Боясь ее потревожить, он не стал греметь посудой и убирать остатки ужина. Просто накрыл тарелки с едой свободными крышками от кастрюль и другими тарелками. Проверил печку, задул фитиль лампы, и хотел идти спать за занавеску, но в последний миг передумал. Ему почему-то показалось, что этим он может напрочь испортить что-то хорошее, случившееся этим днем. Марат, не раздеваясь, прилег на кровать с краешка, оставив между собой и девушкой свободный промежуток, вытянулся во весь рост, смежил веки и стал слушать стук дождя по жестяному подоконнику…

В ту ночь ему приснился самый длинный сон в его жизни. Яркий, многослойный, многозначный и запутанный, как хитрая головоломка, которую создал помутившийся рассудком мастер, решивший явить миру нечто трансцендентально-сокровенное, облеченное в материал. Такие сны обычно снятся в определенные моменты жизни отверженным художникам, монахам или алкоголикам, миновавшим рубеж нервного перевозбуждения.

В этом состоянии они грезят образно и мощно, впадая в некое подобие провидческого экстаза, вызванного чрезмерным усердием на поприще отрешенного служения определенной идее. Аксиоме, что призвана поставить точку в длинной веренице предшествовавших ей родственных аксиом, утверждающих несостоятельность существующего в обитаемой Вселенной порядка.

Причина сна Марата имела под собой совершенно иную подоплеку.

Недовольства всем и вся он не испытывал. Зато ощущал острую потребность в действии, в движении, в постоянном развитии событий, в любом, что может повлечь за собой некие последствия, приближающие его к развязке. Долгий застой в период вынужденного изгнания сказывался теперь излишней психической активностью, эмоциональным всплеском, лихорадочной работой подсознания. Он решал головоломку сумасшедшего мастера и, оттого, тоже становился немного не в себе. Иначе быть не могло — лишь подобное открывает подобное, проникая в его суть посредством естественного соответствия изучаемому предмету.

Сначала Марат увидел себя в большой залитой ярким солнцем комнате, наполненной разными старинными вещицами и предметами мебели: громоздкими книжными шкафами, дубовыми резными креслами, фарфоровыми вазами и планетарными глобусами. Он сидел за массивным, покрытым зеленым сукном столом и что-то писал гусиным пером на пергаментном листе бумаги, иногда обмакивая перо в стеклянную чернильницу с бронзовой крышкой. Витиеватые буквы сами собой складывались в строки, образуя тело будущего романа, содержание которого не угадывалось. За распахнутым окном зеленели каштаны и тополя, с улицы доносился отдаленный шум проспекта и близкое позвякивание велосипедного звонка.

Отложив инструмент письма в сторону, литератор пересек комнату, и, перегнувшись через подоконник, выглянул во двор.

Там солнца было еще больше, его теплые желтые блики играли на асфальте и траве газона световыми зеркальными лужицами. Внизу вдоль фасада прогуливались молодые мамаши с детскими колясками, попарно и стайками дефилировали ухоженные бабульки, вышагивали мужчины с собаками на поводках, сонно брели по делам клерки, иногда проезжали автомобили и экипажи, перебегали дорогу коты. Нагретый солнечными лучами красный кирпич окружающих строений доводил картину городской идиллии до полного совершенства, подчеркивая ее непритязательную, благополучную простоту и умиротворенность.

Внезапно с противоположной стороны улицы вновь раздался звук велосипедного звонка. Марат перенес взор в его сторону и увидел маленького мальчика на трехколесном велосипеде, который ехал по верху неимоверно широкого кирпичного забора. Монотонно вращая педали, наездник едва удерживал равновесие, чтобы не упасть на тротуар с трехметровой высоты. Из-за листвы деревьев, невозможно было разобрать его лица, но этого и не требовалось: Марат откуда-то знал малыша, хотя и не мог вспомнить имени.

«Что они там все разом ослепли — парень вот-вот себе шею свернет!.. — Забеспокоился Марат. — Нужно им крикнуть, а то будет поздно: мальчишка разобьется насмерть. Как он туда забрался-то хоть, ему же и пяти лет еще, наверное, не исполнилось»…

— Эй! — Он почти по колено высунулся за окно и, привлекая внимание народа, замахал руками. — Чей там ребенок по забору катается? Граждане, обратите внимание на ребенка… Да не на того! Бабуля, куда вы все время смотрите?!.

Никто и ухом не повел. Люди продолжали заниматься своими делами, словно глухие, только рыжий кот, выгнув спину и прыгая боком, скрылся под синей дворовой скамейкой, на прощание прошипев нечто угрожающее.

«Вот кальмары вареные! — Марат с трудом втянул свое тело обратно в комнату. — Совсем перестали проявлять сочувствие к чужим проблемам. Придется самому бежать на улицу, спасать несчастного беспризорника! Неужели в этом городе нет нормальных людей, одни толстокожие эгоисты с рыбьими глазами»?

Он резво спустился по лестнице, пересек просторное, уставленное фикусами и зеркалами в лепных багетах парадное, пулей вылетел во двор, рассчитывая сразу по прямой достичь злополучного забора. Но у подъезда встал как вкопанный, ошалело обводя окрестности взором.

Улица изменилась до неузнаваемости. Пропали мамаши с колясками, мужчины, клерки и собаки, бабульки с котами, даже парень на велосипеде куда-то исчез, прихватив с собой красный кирпичный забор. Погасло желтое полуденное светило, уступив место серебристому свету сентябрьского пасмурного дня. Серый спальный микрорайон без деревьев и кустов с коробками панельных многоэтажек унылым некрополем высился впереди. Он напоминал лабиринт, который нужно пройти, чтобы получить некий бонус, позволяющий двигаться дальше. И этот лабиринт беззвучно звал, ожидая ответных шагов, а Марат явственно различал его настойчивый зов.

«Тут нет людей. Я знаю это место, но не помню, где оно находится… — Понял Марат. Его мысли неожиданно потекли медленно и отрешенно, как речная вода, в которой китайский поэт Ли Бо, страстный любитель вина, прежде чем утонуть, пытался поймать лунное отражение. — Мне надо идти, нельзя стоять на месте. Иначе все прекратиться, исчезнет как идиллический дворик, парнишка и забор. Невозможно медлить — они уже ждут… Кто они? Не помню — не важно: главное идти… К лифту, туда, где воняет кошками… Кошек-то нет, но запах есть: тут все так — ничего нет, но все есть, потому, что это место сделано специально для меня Стражем… Каким? Тоже не важно — важно успеть»…

Он опустил взор к земле и пошел, стараясь погасить любые всплывающие в сознании мысли. Интуиция подсказывала: ноги приведут куда нужно самостоятельно.

Минуты тянулись невыносимо долго, наконец, асфальт, мелькавший в поле его зрения, закончился, пробежали ступеньки подъезда, показались другие, расположенные внутри здания, запахло кошками и масляной краской.