Мозаичная ловушка - Холли Габбер

– Я понятия не имею, кто это сделал и зачем! – заорал Эд так, что в витринке напольных часов зазвенели стекла. – Может, один из твоих бывших телеприятелей, который не простил тебе ухода! Но только это след кулака! Я же вижу! Я знаю, как он выглядит!

Возражать – ни по-хорошему, ни по-плохому – не было сил. Саманта почувствовала, что сейчас разрыдается. В неиствующем океане прочных опор не наблюдалось: все соломинки летели по волнам переломанные. Она издала пронзительный вопль, перекрывая рев Эда, несколько раз отчаянно топнула ногой и звенящим голосом закричала на весь дом:

– Ах, ты видишь?! Ты знаешь?! Ну тогда давай и ты ударь меня! Со всей силой, как на корте! Сожми свой чугунный кулачок и поставь мне под левым глазом второй фонарь! Давай, сделай из меня панду!!!

Последняя фраза произвела необычайный эффект. Эд словно разом не просто протрезвел, но и единым махом снял с Саманты все обвинения, поверив каждому ее слову полностью и безоговорочно. И доискиваться логики не стоило: в этом был весь Эд, которого собственные измышления порой уводили куда-то в заоблачные выси, а потом словно по волшебству в момент покидали. Он приземлялся на грешную землю, а все изощреннейшие фантазии в ту же секунду стирались из его памяти, соображений и намерений. Он несколько раз моргнул, хлопнулся на массивный стул и вдруг громко расхохотался. Саманта смотрела на него с яростью – она не была склонна так быстро забывать все высказанные мерзости.

– О-о-о… – простонал Эд сквозь смех, – из тебя получилась бы такая прелестная пандочка… Розовенькая, аппетитненькая, в кудряшках… А вместо синих глазок огромные черно-фиолетовые пончики… Я прямо так и вижу, как ты сидишь голышом в зарослях бамбука и с очень серьезным видом грызешь молодой стебелек… Хотя нет, ты его своими зубками не разжуешь. Придется для размягчения совать в гриль. О-о-о!

Эд захохотал пуще прежнего. Обстановка разряжалась просто на глазах. Саманте оставалось выбирать: или засмеяться вместе с этим ненормальным и подвести черту под эпизодом, отыгранным в их домашнем театре абсурда, или продолжать дуться еще пару часов. Она не стала уподобляться Эду и выбрала первый вариант. Только вот слой мутного ила на дне ее чувств вырос за этот вечер дюйма на три, не меньше.

В начале ноября Эд отправился в Европу на какой-то очередной турнир. Он выступил там вполне достойно: прошел целых два круга и вылетел лишь в третьем, расколоченный в пух и прах молодым немецким теннисистом – на редкость безмятежным бледным юношей с прилизанными темными волосами, которому все в один голос пророчили большое и славное будущее.

По возвращении Эд два дня не вылезал из дома – отсыпался, регулярно звонил истосковавшейся Саманте и докладывал ей, что его организм плавно плывет по часовым поясам обратно, к исходной точке. Наконец поздно вечером он сообщил, что выезжает – Саманта бросилась пудриться и красить ресницы, но ей пришлось переделывать макияж несколько раз: от спешки у нее дрожали руки, она регулярно чиркала тушью по собственным щекам, а потом никак не могла стереть очередную кляксу влажной салфеткой. Да и сердце у нее было не на месте: дождь, который лил весь день, к вечеру трансформировался в мокрый снег, заносивший дороги льдистыми, на ходу раскисающими хлопьями, а Эд просто не умел ездить осторожно и не признавал поправок на погоду. Когда Саманта услышала рычание подъезжающей машины, она за–крыла глаза и быстро вознесла хвалу небесам – он вернулся, оказался цел и невредим, а через несколько секунд он будет с ней.

– Будешь ужинать? – спросила она после неизбежной порции приветственных нежностей.

– Я ужинал дома, – рассеянно ответил Эд, роясь в сумке.

Саманта проглотила эту фразу с определенным усилием, но заставила себя удержаться в круге света, разлитого его приездом, и не увязать – хотя бы сейчас – в болоте сомнений.

– Но вообще-то… Кажется, я снова проголодался. Может, от свежего воздуха? Не суетись, я перехвачу что-нибудь.

Он быстро соорудил свой любимый гамбургер. Разрезал пополам свежую булочку, запихал в середину несколько длинных ломтей огурца, кусок обезжиренной ветчины, пару листьев салата и базилика и неизменную веточку петрушки. Потом вытащил из холодильника пакет ледяного томатного сока, налил доверху в высокий стакан, отпил глоток, прикрыв от наслаждения глаза, с протяжным вздохом уселся за стол и откусил добрую половину булки вместе со всем содержимым.

– М-м-м… Обожаю… Вкуснее есть только одна вещь… – нечленораздельно пробормотал он с полным ртом, размеренно покачивая полным стаканом.

– Какая, милый?

– Гаспаччо. Меня угощали им в Испании. Это восхитительная штука. Надо в мякоть очищенных помидоров и огурцов добавить белый хлеб, соль, масло. Перца и зелени побольше. Потом перемешать в миксере, хорошенько охладить, разлить в большие стаканы для коктейля, накидать туда льда и тянуть маленькими глотками.

– И все? Так просто? Зачем для этого ехать в Испанию… Сделать гаспаччо ничего не стоит. Хочешь, я завтра попробую его приготовить?

Эд кивнул и отпил еще один порядочный глоток.

– Хочу… Хейден не заезжал?

Он задавал этот вопрос почти в каждый свой приезд, а Саманта терпеливо давала отрицательные ответы. Его непонятная ревность вызывала у нее всякий раз новую реакцию: то бесила, то забавляла, а то и льстила. Ее, фактически запертую в четырех стенах, можно было ревновать разве что к железному петуху, но Эд считал своим долгом контролировать ситуацию, хотя подобный контроль на уровне вопросов и регулярных ответов «нет» был попросту смешон.

– Расскажешь мне, сладкий мой, как проходил турнир?

Эд вздохнул, продолжая жевать.

– Честно говоря, я уже столько раз рассказывал…

Саманта проглотила и это. Он же два дня просидел дома, следовательно, первой слушательницей стала его нынешняя законная половина. А может, Хейден или еще кто-нибудь. Ничего удивительного. И ничего страшного. А она, Саманта, для Эда все равно на первом плане! И не надо позволять зарождаться сомнениям.

– Знаешь, синеглазка, я на этом турнире понял, почему вымерли динозавры.

– Почему же?

– От своей тупости. А тупыми они были, потому что были слишком здоровыми. Вся сила в рост ушла, на мозги ничего не осталось… Выходит против меня в первом круге швед – такой белесый громила, стриженный под горшок. Совсем еще молокосос неоперившийся, только начинает, я с ним раньше не играл. А здоров – выше меня головы на полторы, не меньше, хотя я сам не карлик. И каждый кулак с тыкву. Лесоруб в чистом виде! Я подумал: вот мне и конец настал, у таких ведь подача смертоносная. И что же? Я разнес его во втором сете шесть – один! Ведь как он играл: взмахивает ракеткой, как топором: раз – в левый угол. Я отбиваю и передвигаюсь направо. А он, как послед–ний динозавр, бух – в правый угол. Я опять отбиваю, двигаюсь налево и вперед, потому что уже знаю: этот придурок теперь будет бить налево. И точно. А я с полулета ему – смэш! Или – если справа – по линии… А он только моргал своими бесцветными глазками. И ни разу – ни разу! – он не додумался сыграть на противоходе. Я когда после игры ему руку пожимал, хотел спросить: «Что ж ты, парень, такой тупой?» Но не стал. Все-таки ощутимая разница в габаритах… А этот немец… Это, синеглазка, не человек – машина. По возрасту мальчишка, а играет просто страшно: методично, как автомат. Ни нервозности, ни усталости, ни ошибок: все удары, как по учебнику. А как он обводит… И попадает точно в линию – ни на дюйм дальше. Я с ним встречался уже в третий раз, и это был третий разгром…