Блудный сын - Дин Кунц

Если он с таким ужасом реагирует на виртуальную реальность этих похожих на мультфильмы трехмерных карт, то просторы и хаос мира просто парализуют его, как только он выйдет за эти стены.

Однако он продолжает изучать трехмерные карты, потому что мотивация слишком уж сильна. И мотив этот — обрести счастье, которое, по его твердому убеждению, он увидел в улыбке Арни О'Коннора.

В виртуальной реальности Нового Орлеана на экране его компьютера одна улица переходит в другую. Любой перекресток предлагает выбор. В каждом квартале размечены фирмы и жилые дома. И снова надо выбирать, что тебе нужно. В реальном мире лабиринт улиц может вести его и сто, и тысячу миль. В этом путешествии ему придется делать выбор десятки, возможно, сотни тысяч раз.

Чудовищность стоящей перед ним задачи вновь сокрушает его, и он в панике ретируется в угол, где и встает спиной к комнате. Он не может продвинуться вперед. И ничего не видит перед собой, за исключением пересечения двух стен.

В такой ситуации выбор у него простой: смотреть в угол или повернуться лицом к комнате. Он не поворачивается, и страх потихоньку отпускает его. Здесь он в безопасности. Здесь порядок: простая геометрия двух стен-плоскостей, пересекающихся по прямой линии.

Со временем этот угол более-менее успокоит его, но для полного успокоения ему нужны кроссворды. Рэндол Шестой садится в кресло с еще одной книгой кроссвордов.

Он любит кроссворды, потому что для каждой клетки нет множества правильных выборов; только один выбор приводит к требуемому результату. Все предопределено.

От СОЧЕЛЬНИКА к РОЖДЕСТВУ, от РОЖДЕСТВА к НОВОМУ ГОДУ… Со временем будут заполнены все клеточки; все слова будут написаны правильно и пересекутся друг с другом, как должно. Предопределенное решение будет достигнуто. Порядок. Состояние покоя. Умиротворенность.

И когда Рэндол заполняет клеточки буквами, потрясающая мысль приходит ему в голову. Может быть, его встреча с эгоистичным Арни О'Коннором предопределена.

Если предопределено, что он, Рэндол Шестой, должен сойтись лицом к лицу с другим мальчиком и отнять у него секрет счастья, тогда это, казалось бы, долгое и полное опасностей путешествие к дому О'Коннора на деле будет таким же простым, как пересечение маленькой комнаты, в которой сам он живет.

Он не может оторваться от кроссворда, потому что отчаянно нуждается хотя бы во временном успокоении, которое принесет ему заполнение всех клеточек. Тем не менее, продолжая вписывать буквы в еще пустующие клеточки, он делает следующий шаг в своих умозаключениях: быть может, шанс обрести счастье, позаимствовав его у Арни О'Коннора, вовсе не мечта, а неизбежность.

Из патологоанатомической лаборатории они уехали в мир, который уже не мог быть прежним.

— Два сердца? — Карсон, похоже, задавала вопрос самой себе. — Странные новые органы? Чей-то замысел?

— Я вот думаю, возможно, прогулял в Академии какой-то курс?

— Тебе не показалось, что Джек выпил?

— К сожалению, нет. Может, он чокнутый.

— Он не чокнутый.

— Люди, у которых во вторник с головой все в порядке, иногда сходят с ума в среду.

— Какие люди? — полюбопытствовала она.

— Не знаю. Сталин.

— Сталин не был нормальным и во вторник. А потом, чокнутым его никак не назовешь. Он — воплощение зла.

— Но Джек Роджерс — никакое не зло, — резонно заметил Майкл. — Если он не чокнутый, не пьяный, не злой, полагаю, нам не остается ничего другого, как поверить ему.

— Ты думаешь, что Люк каким-то образом сумел подшутить над стариной Джеком?

— Люк, который с детства интересовался внутренними органами? Прежде всего, подстроить все это далеко не просто. Во-вторых, Джек умнее Люка. В-третьих, чувства юмора у Люка не больше, чем у кладбищенской крысы.

Облака трансформировали луну в полумесяц. Бледный свет уличных фонарей покрыл глянцевые листья магнолий иллюзией корочки льда, словно перенес Новый Орлеан в северные широты.

— Видимость обманчива, — вздохнула Карсон.

— Это всего лишь наблюдение или я должен тревожиться о том, что меня унесет философским потоком? — спросил Майкл.

— Мой отец не был продажным копом.

— Я тебе верю. Ты знала его лучше других.

— Он никогда не крал конфискованные наркотики из сейфа с вещественными уликами.

— Не поминай прошлого, — посоветовал Майкл.

Карсон нажал на педаль тормоза, останавливаясь на красный свет.

— Ложь не должна навсегда уничтожить репутацию человека. Должна оставаться надежда на справедливость, искупление греха.

Майкл предпочел промолчать.

— Отца и мать застрелил не какой-то наркоторговец, решивший, что отец хочет занять его территорию. Это все чушь собачья.

Она давно уже об этом не говорила. Слишком сильную боль вызывали эти воспоминания.

— Отец узнал что-то такое, что влиятельные люди хотели бы сохранить в тайне. Он поделился с матерью, вот почему убили и ее. Я знаю, его что-то очень тревожило. Только понятия не имею, что именно.

— Карсон, мы сотню раз разбирались с уликами по его делу, — напомнил Майкл, — и пришли к выводу, что все слишком уж хорошо подогнано, чтобы быть правдой. По моему разумению, если одно очень уж плотно сходится с другим, речь идет о подставе. Но тут возникает другая проблема.

Конечно, правота была на его стороне. Мало того, что улики позволяли вынести ее отцу посмертный обвинительный приговор, так они зачищали все следы к тем, кто их оставлял. Она давно уже искала хоть один свободный конец веревочки, который позволил бы распутать весь клубок, но безрезультатно.

Красный свет сменился зеленым.

— Мы недалеко от моего дома. Я уверена, что у Викки все под контролем, но чувствую, что должна посмотреть, как там Арни. Не возражаешь?

— Ни в коем разе. Готов выпить чашечку плохого кофе Викки.

В хозяйской спальне особняка Гелиосов все шло не так хорошо.

Виктор хотел получать от секса не просто удовольствие. Гораздо больше.

Согласно философии Виктора, в мире не было других измерений, кроме материального. И единственным рациональным ответом на силы природы и человеческую цивилизацию являлась попытка подчинить их себе вместо того, чтобы смиренно склониться перед ними.

Кто-то был слугой, а кто-то господином. Он вот не собирался носить рабское ярмо.

А поскольку духовная составляющая в жизни отсутствовала, такое понятие, как любовь, могло существовать только в голове дураков; ибо любовь — состояние души, не плоти. С его точки зрения, нежности не было места в сексуальных отношениях.