Эфина - Ноэль Реваз

Молодой режиссер обхаживает Т. Он потакает ему и умело камуфлирует замечания потоком лести и похвал. Т. переживает золотой век. Ему нравится пьеса. И новая роль. Ему симпатичен режиссер, он уютно чувствует себя в этом зале под крышей, залитом рассеянным теплым светом. Его беспокоит только мысль о будущих партнерах, особенно об актрисах, чьи имена ему не известны. Режиссер уверяет, что все пять исполнительниц были отобраны самым тщательным образом и просто великолепны. Все пять женщин — режиссер особо это подчеркивает — очень молоды и годятся ему в дочери. Да, он на этом настаивает: они могли бы быть его дочерьми. Они только что закончили училище. Т. не реагирует — он практически не видится с родной дочерью. Двумя мужскими ролями Т. почти не интересуется. В противоположность слухам он вовсе не тянет на себя одеяло. Дает возможность другим проявить свой талант, никогда не подавляет партнеров. Если только они не бездари и не юнцы — он терпеть не может играть стариков.

Прогон сцены в репетиционном зале. Сегодня Т. будет играть с партнершами. Две актрисы отсутствуют — у них роли второго плана, они появляются в конце пьесы. Репетируют первый акт. Т. задерживается на четверть часа. Для первого раза это нормально. Т. ни за какие коврижки не стал бы рисковать, придя вовремя: вдруг ему пришлось бы ждать этих самых незнакомых партнерш. Вот он и потянул слегка время. Он надел красный галстук — в знак того, что свеж, полон сил и его флаг все еще гордо реет на мачте. Он входит — как лошадь в шорах, смотрит в пол, голову держит неподвижно, но все видит. Направляется прямо к режиссеру, и между ними с ходу начинается напряженный диалог. Режиссер просит всех дать ему пять минут. Т. ходит кругами у витражной стены. Плащ он не снял — ни к чему, чтобы на него смотрели, он не в лучшей форме. Какой же он идиот, что не слушался Эфину и не гулял каждый день, если бы не эти проклятые сиесты, у него и сегодня был бы плоский мускулистый живот. И нужно было покрасить волосы — странно, что он только теперь это понял. Волосы с проседью делают его похожим на кота. Стоило бы сменить одежду. Особенно этот старый застиранный свитер. Хорошо хоть потом от него не пахнет. К счастью. Взгляд Т. падает на брюнетку. Недурна — для актрисы нынешнего поколения. Он отворачивается, но чувствует спиной многообещающие флюиды. У них такие женственно-женские голоса. Он стоит у застекленной стены. Стекла матовые, через них ничего не видно. Но он не отводит взгляда и, чтобы не выглядеть потерянным, насвистывает сквозь зубы какой-то мотивчик, как на улице. Украдкой смотрит на актрис. Нет, никто не сможет сказать, что однажды видел Т. не в своей тарелке. Он выходит в центр зала. Держит руки в карманах с независимым видом. Расхаживает и тихо мурлычет, зная, что все пять девушек наблюдают за ним. Его живот и спина пребывают в смущении. Его голова поворачивается к пяти актрисам. В его глазах нет страха. Он спокойно их изучает. Ирония на лицах придает Т. дерзости, он начинает петь громче, можно разобрать слова двух или трех куплетов, потом он произносит несколько коротких фраз, типа: все хорошо, крошки. Сейчас начнем работать. Придется засучить рукава. Никто ему не отвечает, партнерши сразу решают, что он хам, и готовы невзлюбить его.

Возвращается режиссер. Он просит Т. чувствовать себя как дома, и тот снимает плащ — кидает его в угол. Так же он поступает со свитером и рубашкой. Бык на арене, посмотрим, какая судьба его ждет. Белый бык, невиданное дело, но хоть не фосфоресцирует, девушки обмениваются красноречивыми взглядами. Репетиция начинается. Т. знает свой текст наизусть, он продумал все интонации, расставил все акценты. Он готов начать и не хочет, чтобы режиссер перебивал его. Для актера невыносимо, когда кто-то вмешивает, рвет живую ткань игры. На прошлых репетициях все шло хорошо. Режиссер был очень осторожен, внимателен, предупредителен, и если и перебивал Т., то только что поклоны не бил, извиняясь. Одна поправка компенсировалась тридцатью шестью комплиментами. А теперь он обращается с Т. как с предметом обстановки, то ли с креслом, то ли со столом. Сдержанность и послушание — главные достоинства в актерском деле, и Т. не упускает случая напомнить об этом забывчивым выскочкам. Но после двух недель репетиций один на один ни в каких поправках игра Т. не нуждается. И пусть его не просят изменить стиль игры, когда он понял, прочувствовал содержание, суть, сердцевину роли. Усвоил ее. Переварил ее, запечатлел в клеточках серого вещества. С какой стати переворачивать все с ног на голову, когда он совершил столько прекрасных открытий и готов ими поделиться. Кажется, будто режиссер намеренно к нему придирается, а его партнерш — не бесталанных, но и не блестящих — совсем не поправляет, и в Т. закипает раздражение. Режиссер это замечает, объявляет пятиминутный перерыв и начинает нашептывать Т., как гениально он играет и как всякий раз удивляет его своим талантом. Но Т. этого мало, ведь режиссер произнес все эти «сладкие» слова ему на ухо, а не громко — так, чтобы слышали пять болтушек. Т. говорит, что устал, усаживается на табурет и наблюдает за игрой партнерш. Режиссер подчитывает реплики, что не так уж и удобно, и актрисы требуют, чтобы Т. вернулся на площадку. Польщенный Т. встает, и репетиция возобновляется.

В одном месте по ходу действия Т. оказывается наедине с брюнеткой. Он делает ей замечания, она противится. Они похожи на разъяренных, наскакивающих друг на друга петухов, жаждущих выклевать друг другу глаз метким ударом клюва. Скрюченные пальцы готовы ухватиться за что ни попадя, например вцепиться в короткий каштановый хвостик, резинка слетает, волосы падают на плечи, и тут вмешивается режиссер. Что происходит? В пьесе нет ни слова о том, что Т. должен растерзать партнершу или вырвать у нее все волосы, а ей не обязательно вопить, как потерпевшей. Т. рассыпается в извинениях, он не понимает, как это случилось, он, видимо, увлекся и домыслил содержание. Актриса просит о перерыве, чтобы поправить прическу и прийти в себя. Т. следует за ней в туалетную комнату. Он правда не хотел. Он утратил самообладание. Он не ожидал увидеть такую профессиональную дерзость и очарование в столь молодой исполнительнице, и т. д., и т. п. Т. подкрепляет слова легким поцелуем, без которого актриса охотно обошлась бы, но, когда тебе поют дифирамбы, трудно отказать в такой малости. Проблема в том, что следующая сцена — любовная. Режиссер решил сначала пройти ту сцену, в которой проститутки обсуждают Т., а он за ними шпионит. Потом следующую, где Т. с любовницей говорят о деньгах. И наконец, последнюю — в ней Т. врывается в гостиную и размышляет о самоубийстве.

Т. играет все уверенней. Он неплох во всех сценах. Его партнерши тоже на уровне и хорошо подают реплики. В некоторые моменты он отключает мозг и полностью входит в образ. Благотворный отдых, даримый игрой на сцене. Счастливый отпуск для рассудка, как же давно он не взлетал под небеса. Блаженное состояние — тело движется, а разум не вмешивается. Легкость. Встань Т. на весы, стрелка осталась бы на нуле. Он витает в воздушных сферах. Слово «невесомость» не выражает сути его состояния. Он ослепляет тонкостью нюансов, и не слишком расположенные к нему актрисы в конце сцены осыпают его похвалами.

Режиссер встревожен. Он не заблуждается насчет своих «хищников». Взлеты их настроения сменяются падениям, и он советует Т. слегка умерить пыл. Премьера через месяц. Нельзя растратить все силы и эмоции прежде, чем поднимется занавес. На репетициях следует выкладываться на восемьдесят процентов. Иначе не вытянуть два месяца ежевечерних представлений. Т. будет совершенно опустошен. Сорвется. Попадет в больницу — режиссер такое уже видел. Солнце бьет в цветные стекла витража, и все спускаются в бистро. Т. сидит за столиком с одной стороны, все пять актрис — с другой. Режиссер колеблется, потом подсаживается к девушкам.