Правда о Мелоди Браун - Лайза Джуэлл

2006 год

Мимо дома на Гудж-Плейс Мелоди прошла за последние два дня как минимум раз восемь – и каждый раз ей вспоминалось что-нибудь новое. Крупный бородатый мужчина в крохотной спортивной машине. Девочка по имени Шарлотта в широких солнцезащитных очках, несущая с десяток бумажных пакетов с обновками. Она представляла себя и мать Шарлотты, тонкими силуэтами видневшимися наверху, в маленьком слуховом окошке под самой крышей. В ее памяти проявился сладковатый цветочный запах духов, их «девчоночий» разговор; джинсы с лоскутными заплатками; лимонно-зеленая повязка на волосах и – что самое важное среди всего этого – комната с колыбелькой и новорожденным дитя. Именно с этим местом, оказывается, и было связано одно из двух смутных воспоминаний Мелоди о ее жизни до пожара. Где-то в глубинах ее сознания все время существовала эта комната с младенцем, испускавшая даже сквозь стены сладковато-медовый запах новорожденного и грудного молока.

И Мелоди совсем не случайно обнаружила себя возле этого дома. Внезапно пробудившееся подсознание само, шаг за шагом, привело ее сюда, пока мысли ее витали где-то в стороне. Причем Мелоди точно знала, что она здесь не жила – она просто подолгу оставалась в этом маленьком и аккуратном доме, уютно приткнувшемся в тихом квартале в самом центре Лондона. И бывала она тут довольно часто. Наконец Мелоди вспомнила какого-то мужчину. Кто это? Может, отец Шарлотты? Он был высоким и сильным, с продолговатым лицом и добрыми глазами, с глубоким бархатистым голосом. При мысли об этом мужчине Мелоди ощутила волну тепла. Она явно любила этого человека.

Мелоди попыталась как-то совместить эти новые воспоминания с тем, что говорили ей родители, пытаясь заполнить зиявшие в ее памяти провалы, но ничего не получалось. Тот мир, о котором ей рассказывали мать с отцом, был крохотным мирком в тихом, глухом кентерберийском переулке. Населяли тот мирок некая надменная и неприступная тетушка, некий робкий и тихий дядюшка, пара невзрачных двоюродных братьев, да еще подружка по имени Обри, которая оказалась потом секс-туристкой, особенно предпочитавшей молоденьких зеленоглазых марокканцев. В словесно воспроизведенном мире ее напрочь забытого детства были лишь редкие поездки на виллу в Испании, или к дедушке с бабушкой в Уэльс да в Торки, графство Девоншир, или на Пасху в какой-нибудь гостевой домик в Рамсгейте. Но уж чего там точно не было – так это ни гламурных дамочек с дорогим и вычурным домом в Фицровии, ни обросших хиппи с мотоциклами, ни прекрасных девчушек в пышных розовых платьицах, ни пахнущих свежими дрожжами новорожденных младенцев. В том детстве, которое Мелоди прежде с полной уверенностью считала своим, Лондон являлся таким местом, что посещался далеко не часто, и лишь по крайней надобности. Родители не любили Лондон, опасаясь всех его сложностей и чересчур ускоренного темпа жизни. И уж определенно это было не то место, где бы ей разрешили какое-то время пожить без жесткого присмотра. Если только, разумеется… Эта мысль сразила ее, точно удар молнии. Если только в жизни Мелоди не было какой-то совсем иной поры. Некоего периода до ее родителей.

Едва в голове мелькнула эта мысль, как Мелоди поняла, что так оно и было. Она всегда знала, что это правда, и всегда хотела, чтобы это было правдой.

Неожиданно все воспроизведенные фрагменты ее всколыхнувшегося прошлого яростно закрутились в голове, требуя привести их хоть в какой-то порядок. Недолго думая, Мелоди подошла к парадной двери дома, поглубже вдохнула и нажала на кнопку звонка.

1978 год

– Лучше б твой отец вообще никогда на свет не появился! – Шарлотта дергала пластмассовую расческу сквозь спутавшиеся нейлоновые волосы большой куклы. – И ты тоже. Лучше бы ты тоже никогда не родилась!

На Шарлотте были пунцовые вельветовые джинсики с аппликациями на каждом колене в виде цветочка. Черные волосы разделены прямым пробором, заплетены в косички и увязаны ярко-розовыми шерстяными шнурочками. Она была очень красивой девочкой. Гораздо красивее Жаклин, которая казалась всего лишь симпатичной, да и то в основном за счет изобилия косметики и манеры держаться. Шарлотта была такой же чернявой, как и Гарри, с орлиным носом и, похоже, унаследовала отцовский недюжинный рост. Рядом с ней Мелоди чувствовала себя очень маленькой и слишком уж обыкновенной. У Мелоди были чудесные волосы – все ей об этом говорили, – висевшие за спиной толстыми, светло-каштановыми жгутами. Однако она не обладала какой-то особенно красивой фигуркой (ноги у нее, по-видимому, были в отца), и лицо у нее не было настолько симметричным и пропорциональным, как у Шарлотты. У той лицо было таким, будто кто-то, вооружившись угломерами и острейшим карандашом, создавал его долгие годы. У Мелоди же походило на слепленное наспех. Нестандартное, как отзывалась о нем мать. Мелоди толком и не знала, нравилось ли ей такое определение – ведь, насколько она понимала, все, что в начале слова содержало это «не-», воспринималось людьми как нечто нехорошее.

– И вообще, – продолжала Шарлотта, – я бы хотела, чтобы во всем вашем семействе никто и никогда не рождался, до самых прапрапрапрапрабабушек и дедушек.

Мелоди про себя ахнула. Она и не знала, что у нее были эти прапрапра…

– Таким образом, – продолжала разглагольствовать Шарлотта, – не было бы ни малейшего, даже самого крохотного шанса, чтобы кто-то из твоих предков встретился бы друг с другом и, пусть даже случайно, произвели на свет тебя.

Она развернула свою куклу и принялась расчесывать ее волосы сзади.

– Что бы мне такое сделать? – задумчиво спросила она, отводя кончиками пальцев желтые кукольные волосы. – Шиньон или косу?

– Косу, – подсказала Мелоди, которая была куда более уверена в точном значении и верном произнесении именно этого слова.

– Тут ничего личного, чтоб ты знала, – сказала Шарлотта, разделяя волосы куклы на три части. – Уверена, что в других обстоятельствах с тобой было бы просто отлично общаться, однако дом у нас слишком маленький, и ты с твоим отцом занимаете в нем слишком много места. А еще от твоего отца противно пахнет.

– Неправда!

– Правда! Он весь провонял уксусом, точно уксусная бочка.

– Так это потому, что он печатник. Он ничего не может с этим поделать.

– Я знаю, что не может. И я не говорю, будто он в этом виноват. Я просто хочу, чтобы он с этим своим запахом отправился куда-нибудь в другое место. Видишь ли, – продолжала Шарлотта, нащупывая возле себя контейнер с резиночками, – до того как моя мама встретила твоего вонючего отца, она уже собиралась снова вернуться к папе.

Мелоди посмотрела на нее с большим сомнением.

– Да-да, она приготовила ему ужин с шампанским и все такое прочее. А потом появился твой глупый папочка и все испортил.

– А как же Мэй?

– Что Мэй?

– Ну, разве твой папа на ней не женат?

– Ну да. Так и что? Эта Мэй имеет такую же важность, как и твой глупый папочка. Если бы мама просто щелкнула пальцами, отец бросил бы эту Мэй прямо на улице и прибежал. Я серьезно. – На кончике косы Шарлотта прикрепила резинку лаймового цвета и удовлетворенно улыбнулась. – Вот это вполне можно назвать идеальной косой!