Эгоист - Элизабет Вернер

Он вежливо поклонился и, заметив гневное выражение лица Густава, несколько робко спросил:

— Не имею ли я чести видеть перед собой главу дома Клиффордов? Я только что был в конторе и узнал там, что мистер Зандов уже уехал из города. Но так как мое дело не терпит отлагательства, я и позволил себе приехать сюда, на виллу.

— Мой брат никого не принимает! — возразил Густав раздраженно; так как в его ситуации промедление было смерти подобно, он воспринял появление незнакомца как досадную помеху на пути к собственному счастью.

При слове «брат» маленький господин поклонился еще ниже и, подойдя к Густаву, доверительно произнес:

— А, так вы, значит, — мистер Густав Зандов, знаменитый немецкий журналист? Я чрезвычайно рад, что на мою долю выпало счастье познакомиться с такой знаменитостью, которую по достоинству ценит и наша фирма.

— Что же вам, собственно, угодно? — спросил незнакомца Густав, одаривая его взглядом, говорившим об искреннем желании выпихнуть за дверь поклонника своего таланта.

— Я — агент фирмы «Дженкинс и Компания». Я только что приехал сюда с партией переселенцев, и мне необходимо немедленно видеть нашего уважаемого делового партнера. Но раз мистер Зандов не принимает, возможно, вы разрешите сообщить вам причину моего визита? Вы не могли бы передать брату кое-что?

Эта наглая просьба окончательно лишила Густава последней доли терпения, которой он еще обладал. Принять в такой переломный для него момент агента фирмы «Дженкинс и Компания» было выше его сил. Поэтому он грубо накинулся на представителя этой ненавистной ему фирмы:

— Я не принимаю никаких сообщений, предназначенных для моего брата. Передайте ему завтра свои известия в конторе. — И вдруг, внезапно перейдя с английского языка на немецкий, разразился ругательствами: — Ах, чтобы черт побрал этих «Дженкинса и Компанию» и всех их агентов, вместе взятых! Чтобы он отправил бы всю банду на их проклятые земли на Западе, чтобы их «человеколюбивые» спекуляции пали на их же собственные головы!

Сказав это, Густав быстро вышел через другую дверь.

Изумленный агент в полном замешательстве остался глядеть ему вслед. Правда, он не знал ни слова по-немецки, но все же ему было достаточно ясно, что слова «знаменитого немецкого журналиста» содержали известную грубость. К своему огорчению, он должен был признать, что не осталось никакой надежды: старшего мистера Зандова нельзя было видеть, а младший... Агент покачал головой и, направляясь к выходу, произнес:

— Эти немецкие журналисты — удивительные люди!.. Такие нервные и раздражительные!.. Если делаешь им комплименты, они отвечают грубостью. Нет, наши представители печати куда вежливее!

Между тем Джесси действительно заперлась в своей комнате и там залилась слезами. Никогда в своей жизни она не была в таком отчаянии, никогда не чувствовала себя такой несчастной и одинокой, как в эти часы. Только теперь поняла она, как любит человека, которого во что бы то ни стало хотела оттолкнуть.

Она уже давно, еще тогда, когда Густав жил в Германии, втайне интересовалась им. Правда, она не знала его лично, но его статьи соткали прочную нить между нею и братом ее опекуна. С каким усердием читала она всегда его статьи, с каким восторгом следила за полетом его мысли!.. Она чувствовала, что разделяет все его взгляды и чувства, и постепенно Густав стал для нее своего рода идеалом. И вот теперь ее кумир явился сюда, чтобы, отказавшись от своего прошлого, участвовать в финансовых спекуляциях брата. Он трусливо скрыл от Франца свою сердечную привязанность, стал громоздить одну ложь на другую, лишь бы не потерять обещанного состояния, а когда оно было поставлено на карту, а рисковать он не мог, то отрекся от своей невесты и предпочел ей богатую наследницу. Единственным побудительным мотивом всех его поступков был самый жалкий эгоизм, самый низменный расчет. Джесси хотела ненавидеть и презирать Густава всеми силами своей души, но сердце ее разрывалось оттого, что она была вынуждена презирать именно этого, ставшего ей близким по духу человека.

Джесси кинулась на диван и, рыдая, зарылась лицом в подушки. Внезапно кто-то позвал ее по имени и, с испугом приподнявшись, она увидела, что в комнате стоит Густав Зандов. Она молниеносно вскочила с дивана и воскликнула:

— Мистер Зандов, как вы посмели прийти сюда? Ведь я же...

— Да, вы захлопнули передо мной дверь гостиной, — перебил ее Густав, — и приказали горничной никого не впускать сюда, но я все же не остановился и, невзирая на препятствия, проник к вам. Я должен переговорить с вами... это необходимо для нас обоих.

— Но я не желаю вас слушать! — воскликнула Джесси, тщетно стараясь вернуть себе самообладание.

— А я желаю быть выслушанным, — возразил Густав. — Сперва хотел послать к вам Фриду в качестве парламентера, но эта канитель отняла бы слишком много времени, а я не в силах больше так томиться. Она все еще у своего отца.

— У кого?

— У своего отца — моего брата.

Джесси стояла, словно окаменев. Это открытие настолько шокировало ее, что в первый момент она не могла понять смысла слов. Только когда Густав спросил: «Так позволите ли вы мне теперь оправдаться?» — у нее в душе вспыхнул робкий огонек надежды. Она позволила Густаву взять ее руку, после чего он подвел ее к дивану и, усадив рядом, заговорил:

— Я должен покаяться перед вами, мисс Клиффорд, а для того чтобы все объяснить вам, мне необходимо коснуться далекого прошлого своего брата. Позже я расскажу все подробнее, теперь же вы должны узнать лишь то, что может оправдать меня.

Густав все еще нежно держал руку Джесси, и девушка вовсе не протестовала против этого. Она так давно страдала, что теперь с радостью схватилась за эту соломинку, подобно утопающему. Постепенно она начинала верить, что ее любовь может быть взаимной и что Густав найдет слова оправдания.

— Семейную жизнь моего брата нельзя назвать безоблачной. Франц перенес тяжелую психологическую травму, — начал Густав. — Его брак, который, на первый взгляд, сулил полное счастье, закончился ужасным открытием — изменой. Он оказался обманутым своей женой и ближайшим другом, и последствия этой катастрофы были таковы, что вместе с семьей он лишился и внешнего благополучия своей жизни. Он не пожелал, да и не мог далее оставаться на родине и отправился в Америку. Здесь его приняли ваши родители. Но он оставил в Германии дочь, тогда еще очень-очень маленькую, свое единственное дитя. В гневе и озлоблении против всего света он не желал признавать и ребенка; его дочь осталась у своей матери, которая, получив развод с моим братом, вступила в брак со своим возлюбленным.

Густав замолк на мгновение, чтобы перевести дыхание. Он так спешил доказать свою невиновность, что произнес длинную тираду на одном дыхании. Все время, пока он говорил, Джесси слушала его с напряженным вниманием, и с каждым новым словом на ее бледном и мокром от слез лице постепенно стал появляться румянец.

— Тогда я еще учился в университете, — продолжал он, — и не имел возможности вступиться за Фриду; все мои письма к брату оставались безрезультатными, но я не покидал свою маленькую племянницу. Глубоко печальна была жизнь бедняжки в семье, где она для всех являлась помехой. Отчим едва выносил ее, мать относилась к ней с полнейшим равнодушием, почти с отвращением, своим подрастающим сводным братьям и сестрам она была совершенно чужой и с каждым годом все сильнее и сильнее чувствовала свое одиночество. Как только я скопил достаточно собственных средств, я заявил о своих правах на эту девочку в качестве дяди и опекуна. Семья охотно признала за мной эти права, и я вырвал племянницу из нее. Я поместил ее в частную школу для девочек, и там она оставалась до смерти своей матери. Эта смерть нарушила ход событий — я решил, что пришло время дочери объясниться с отцом. Так родился рискованный план осады Франца Зандова. Согласитесь, грех было не воспользоваться шансом и не завоевать для нее доверие моего брата, вернув при этом все принадлежащие ей права.