Щит и меч "майора Зорича" - Анатолий Терещенко

У Ленинграда мы полностью достигли своей цели — отрезать Ленинград, употребив на это небольшое количество войск. Промышленные предприятия города продолжают планомерно уничтожаться огнем нашей артиллерии. Свирепствуют голод и заразные болезни"».

Думается, читатель способен оценить уровень и степень ожидаемой жестокости вермахта при захвате столицы и гротеск, особенно последнего документа фашистских властей.

В рассекреченном сегодня документе за подписью заместителя начальника УНКВД по городу Москве и Московской области майора госбезопасности А.В. Петрова под названием «Отчет о создании агентурно-осведомительной сети для проведения разведывательной и диверсионнотеррористической деятельности в тылу противника» от 3 ноября 1941 года указывалось, что для проведения этой работы в тылу противника:

«…переведено на нелегальное положение по городу Москве — 28, по Московской области — 11 оперативных работников.

А всего подготовлено для этих целей по Москве — 553 человека, по Московской области — 123.

Из общего количества оставшейся агентурно-осведомительной сети озадачены:

а) по сбору разведывательных сведений — 241 человек;

б) по совершению диверсионных актов — 201 человек;

в) по совершению террористических актов — 81 человек;

г) по распространению провокационных слухов и листовок — 153 человека.

Вся агентурно-осведомительная сеть проинструктирована на самостоятельные действия в случае потери связи. Оперативный состав, переведенный на нелегальное положение, и часть агентуры обеспечены запасом продовольствия на 2–3 месяца.

Для осуществления связи с оперсоставом и агентурноосведомительной сетью установлены пароли».

В Москве планировалось с помощью подрыва нескольких взрывных устройств уничтожить Адольфа Гитлера во время его посещения Кремля.

Кроме того, готовились минирование более десятка крупных советских городов — крупных промышленных центров и осуществление «специальных мероприятий» — «Д» (диверсии) в отношении заводов и мест возможного обитания захватчиков.

И всё же немцы пронюхали содержание этих мероприятий. Уже в начале февраля 1942 года в отчете штаба немецкой полиции безопасности и СД о положении в СССР говорилось о факте создания нелегальных боевых организаций НКВД в Москве:

«…Особую организационную форму партизанского движения представляет нелегальная боевая организация НКВД в Москве. Она была создана на случай оккупации Москвы немецкими войсками и имеет целью проведение актов саботажа и террора.

В различных районах города оборудованы явки на частных квартирах, где каждый боевой отряд может быть снабжен всем необходимым. Там были приготовлены среди прочего оружия взрывчатые вещества, яды, немецкие и русские деньги, а также немецкая военная форма.

На вероятных направлениях нашего прорыва в город на крышах домов и других строений, а также в квартирах, расположенных на верхних этажах многоэтажных зданий, планируется использование снайперов для уничтожения генералов и офицеров вермахта, а также высокого гражданского чиновничества из Берлина…»

Из анализа нашего и немецкого отчетов видно, что Москва тоже могла быть тылом, то есть оккупированной фашистами. Многие боялись оставаться в столице. Паникёры делали своё дело. Слабые духом и трусы сдавались на милость обстоятельствам, предавались панике, человеческая нечисть мародерничала. Поэтому дезертировали не только военные с поля боя, но и чиновники — государственные мужи, покидая свои тёплые кабинеты.

Так, в решении Исполнительного комитета Московского городского Совета депутатов трудящихся от 17 октября 1941 года, подписанном его председателем В. Прониным, говорилось:

«.Тяжелая обстановка работы в прифронтовых условиях не размагничивает наших товарищей, а наоборот, советские люди спокойно и напряженно работают над обеспечением нормальной жизни нашего города.

В этих условиях особо преступным, противогосударственным поведением является факт дезертирства из Москвы председателя Мосгорпромсовета тов. Пасечникова и начальника Управления по делам искусств тов. Фрумкина, которые бросили свои предприятия на произвол судьбы.

За дезертирство тт. Фрумкина и Пасечникова предать суду Военного трибунала как дезертиров.»

Многие тогда считали, что Москву придется оставить, как это было в 1812 году. Но органы государственной безопасности упорно занимались своей работой. Минировались части помещений и в союзной столице — в Москве: в Доме правительства, Большом театре, храме Василия Блаженного, Елоховском соборе и на других объектах культуры.

Но если в Москве для подрыва предназначались только отдельные сооружения и здания, то подступы к ней — поля, леса, деревни, посёлки и города — уже упоминаемый выше «всезнающий» Мехлис планировал в ходе массовых взрывов превратить в сплошную выжженную пустыню. Он задумал поработать по площадям — «плотно» заминировать всю территорию Подмосковья и в нужное время взорвать фугасы.

Заместитель наркома обороны снова вызвал к себе Старинова и решил поделиться своими «продуманными» планами поистине чудовищного масштаба. Минер пришел в ужас от предлагаемых прожектов невежды! В своей книге «Записки диверсанта» Старинов вспоминал:

«К сожалению, надо признать, что дома поджигались партизанами, выполнявшими приказ Сталина "Гони немца на мороз!" Но мне вспоминается наша война с Финляндией в 1939–1940 годы. Финны при отходе эвакуировали 99 процентов своего населения.

Мы приходим в село, а населения нет. Часть домов приведена в негодное состояние, часть заминирована минами замедленного действия. Продрогшие и измотанные солдаты набивались в такие дома по 50—100 человек. Когда дома взрывались, мало кто оставался в живых. После этого мы уже старались подальше держаться от любых зданий и сооружений…

И вся армия мерзла в палатках. Да, финнам удалось выгнать нас на мороз. А теперь, когда мы решили воспользоваться их опытом, что получилось? Стали поджигать деревни, в которых жили свои же крестьяне! Немцы говорят:

"Посмотрите, что делают большевики! Вас поджигают! Помогите нам охранять ваши деревни!"».

Старинов был категорически против таких поджогов и подрывов. Он считал, что население захваченных немцами территорий не виновно в том, что оно оказалось под оккупантами. Виновно в таких ситуациях всегда руководство страны, его армия, но не простой народ. Такая позиция профессионала-минера раздражала некоторых руководителей в Москве. С подобным подходом был не согласен Мехлис, к которому Сталин почему-то относился, особенно в начальный период войны, с полным доверием и прощал ему многие как незначительные просчеты, так и роковые ошибки, тянувшие по своим последствиям и ущербам на преступления.

Старинов и Святогоров считали, что в этой борьбе с противником надо оставаться человеком по отношению к своим людям, страдающим от оккупационного режима, особенно при массовых диверсионных акциях.