Погружение в отражение - Мария Воронова

В голову полезли гадкие мысли, что если бы она не так носилась с дочкой, не водила ее на спорт, не обивала пороги, чтобы девочку взяли в английскую школу, не наряжала бы как куколку, отказывая себе во всем, то никакой норвежский Хен на Таню бы не клюнул и дочь осталась бы при матери.

Она огляделась. Вместе с нею в очереди стояли в основном такие же тетки, как она сама, и лица их были непреклонны и суровы. В глазах ясно читалась решимость добыть дефицит во что бы то ни стало. И тревога: хватит или разберут?

Вера Ивановна вздохнула. Все надо добывать, доставать, ждать. Все время радость через силу. А Тане так жить не придется. Захочет что-нибудь, так пойдет в магазин и выберет спокойно и с удовольствием. А что мать придется бросить ради изобильной жизни, так оно, наверное, того стоит.

Прибежали девочки, румяные от быстрой ходьбы. Глаза их сияли, и Вера Ивановна тряхнула головой, чтобы оттуда выпала вся злая дурь.

С удовольствием взяла из рук дочери горячий пирожок в промасленной бумажке и откусила. Да, не зря их называют «выстрел в живот», но боже, как вкусно!

Девочки сказали, что никуда не уйдут, пока не купят костюм, но стоять в очереди им было скучно, и Вера Ивановна отправила их в книжный магазин, располагавшийся напротив.

Сквозь витрину ей было видно, как они разглядывают прилавок и смеются, пригибаясь.

Она улыбнулась.

Когда-то и она была молодая и счастливая и не верила словам профессора о том, что и он тоже был молодым, и жизнь казалась бесконечной, а потом пролетела как одно мгновение.

Вера Ивановна прекрасно помнила, как тогда подумала: «Со мной так точно не будет! Я прочувствую каждую минуту, все время буду что-то делать, и все мои годы будут тянуться так же долго, как сейчас».

А потом вдруг закрыла глаза на секундочку, и вот она уже тетка средних лет.

«Жизнь конечна», – сказал сегодня Еремеев. Что ж, он в прошлом боевой офицер, вертолетчик. Целый год почти служил в составе «ограниченного контингента» в Афганистане, пока не лишился глаза, выручая товарищей, совершивших аварийную посадку в районе, занятом душманами.

Так что он прощался с жизнью не раз и не два и знает, о чем говорит.

Судя по ордену Красной Звезды, настоящий герой. Разве может оказаться маньяком человек, рисковавший головой ради товарищей?

Хороший вопрос! Советская идеология требует дать на него один ответ – нет, не может. И действительно, русские воины всегда были не только храбры, но и благородны. Солдат ребенка не обидит – пословица не просто так придумана.

И душа противится, не хочет признавать, что отважный воин Алексей Ильич Еремеев – чудовище.

Только надо помнить, что во время службы он преодолел один очень важный и серьезный барьер – заповедь «не убий». Возможно, не по своей воле и желанию, но преодолел. И теперь неважно, что ему помогло – речи отцов-командиров или смерть товарища, главное, что его научили убивать.

Люди возвращаются с этой войны, которой как бы нет, и не понимают, ради чего они умирали сами и убивали других. То ли они герои, то ли дураки, то ли пушечное мясо… Зачем, что они защищали? Ведь в школе им вбивали, что мы не ведем захватнических войн, а потом вдруг отправили в чужую страну, где научили умирать и убивать. А когда они выживают и возвращаются домой, то думают, что дальше начнется хорошая, благородная и интересная жизнь, где они будут уважаемыми и почитаемыми людьми, потому что с детства видели, как уважают ветеранов. Но оказываются никому не нужны. Наоборот, никто не хочет их знать и признавать их заслуг. Ребят, прошедших Афган, стараются даже не брать на работу, понимают, что психика у них подорвана, но делать с этим ничего не хотят. Выжил и радуйся! Приспосабливайся, как хочешь. Ты свою задачу выполнил, а дальше – твое дело.

Вот, видимо, Алексей Ильич и приспособился таким ужасным образом. Надо учитывать, что он не просто побывал на войне, выжил и вернулся, а получил увечье, навсегда закрывшее ему дорогу в небо. Человек мечтал о военной карьере, и вдруг все рухнуло. Еще повезло, что Еремеев был комсоргом полка, вот друзья и продвинули его по комсомольской работе, а иначе сейчас картошку разгружал бы в каком-нибудь овощном. Жизнь повернула не туда, вот человек и сорвался, принялся убивать ребят, которым не угрожало попасть в состав «ограниченного контингента», потому что они живут в Ленинграде, а из крупных городов в Афган стараются не брать. Ах, вы думали, что схватили бога за бороду и будете жить долго и счастливо, пока за вас отдуваются ваши сверстники из деревень и поселков? А вот и нет! Не будете!

Вера Ивановна вздрогнула, поймав себя на мысли, что начинает искать Еремееву какие-то оправдания. Их нет.

Хотя бы потому, что жизнь конечна и ее собственная жизнь почти прожита, и в ней не было многих важных вещей, и уже никогда не будет.

Не было второго ребенка, тягучих ленивых воскресений, поездок на юг дикарями… Ссор из-за денег не было никогда. Посиделок с друзьями… Торопливой и тихой супружеской любви под одеялом, когда одним ухом прислушиваешься, спит ли ребенок, никогда не случалось. И ревновать мужа тоже не пришлось.

Таня не знала отца. Как бы дальше ни сложилась ее судьба, эту пустоту уже ничто не заполнит.

Все это должно было быть, но исчезло от одного движения пальца Смирнова. Вера Ивановна согнула указательный палец правой руки. Вот от такого. Раз! – и целый мир рухнул. И все потому, что за десять лет до этого кто-то тоже нашел для Смирнова какие-то оправдания. Тоже вник, пожалел, а вернее, смалодушничал. Не захотел греха на душу брать.

Погрузившись в размышления, она не заметила, как сильно продвинулась в очереди. Теперь она стояла перед самыми дверями магазина, возле двух молодых женщин, одетых в малиновые халатики со значками «Ленторг» на груди. Эти продавщицы запускали в магазин по пять человек, когда предыдущая партия расплачивалась и уходила с покупкой. Вера Ивановна пригляделась: костюмы были несказанно хороши – классического силуэта, твидовые в елочку. И цвет глубокий, насыщенный, а лацканы пиджака, кажется, декорированы полосочкой кожи.

Умопомрачительная вещь! Но ей не по рангу и не по карману. Вера Ивановна обернулась: девчонки все еще торчали в книжном. Отлично! Сейчас она войдет, и Таню к ней никто уже не пропустит. Мама там или не мама, а вас тут не стояло, и точка! У всех мамы!

В общем, внутри магазина она окажется в безопасности. Походит там, осмотрится, пощупает ткань, и даже мерить не будет, чтобы не расстраиваться лишний раз, какая она страшная. Просто скажет, что не подошло, и все.

Но Таня со Светой появились за секунду до того, как продавщица сняла цепочку, перегораживающую вход в магазин.

* * *

Ирина пыталась пожарить картошку не хуже, чем Кирилл. Ничего не получалось, и настроение, и так плохое, испортилось окончательно. Жених пропал на все выходные, объявился только в понедельник вечером и захлебывающимся от счастья голосом сообщил, что его вывозили кататься на горных лыжах и что это – настоящее чудо. Фраза «я только жалел, что вас с Егоркой со мной не было» прозвучала в устах Кирилла не слишком убедительно.