Свинцовый ливень Восточного фронта - Карл фон Кунов

Для моих людей и меня атака на Тихоновку была точным повторением ночной атаки на Луку. Мы направляли танки через глубокую грязь и кромешную темноту фонарями с зелеными линзами. И вот началось. Выстроившись в линию перед Тихоновкой, «пантеры» первым делом обстреляли городок из пулеметов, поджигая множество зданий трассерами. И снова горящие дома освещали нам цель. Как только цели стали видимыми, длинноствольные 75-мм орудия «пантер» начали сеять опустошение среди ошеломленных оборонявшихся русских. К тому времени, когда мы, пехота, проникли в город, русские едва оказывали сопротивление. Среди наших людей практически не было потерь, и мы захватили множество пленных до того, как ночь уступила путь дню.

Эта атака была бы невозможной днем. III танковый корпус продвинулся примерно на тридцать километров и остановился приблизительно в тринадцати километрах от окружения, на линии Лисянка — Октябрь — Чишинцы, но энергия его удара иссякла.

Поэтому ночью 16–17 февраля окруженный корпус получил приказ на прорыв. В конечном счете он произошел ценой болезненных потерь людского состава и полной утраты тяжелого вооружения. Приблизительно 20 000–25 000 наших солдат были наконец спасены позади наших тонких линий обороны. Еще раз один из этих глупых приказов удерживать позиции, на сей раз для двух армейских корпусов на Днепре, привел к катастрофе… именно которой и были Черкассы, несмотря на захватывающие дух прорывы. Людские потери и потери материальной части от упрямой обороны позиций и так называемых «крепостей» после Сталинграда были невообразимы и просто не могли быть восполнены. Русские таким же образом могли избежать своих больших потерь в 1941 году, если бы они вовремя отступали в огромную глубину своих земель. В 1942 году часто это им весьма удавалось. Мы потеряли всякую инициативу. Мастерство Манштейна по нанесению сокрушительных ударов даже при отступлении было в 1944 году более невозможно из-за отсутствия сил для подобных контрударов.

Исторический комментарий

В начале марта 1944 года Советы продолжили свое зимнее наступление — на дальнем севере в Карелии, вокруг Ленинграда против немецкой группы армий Север в направлении балтийских стран, а также далее на Украине на юге. Будучи вынуждены обороняться и отступать, а затем снова обороняться и отступать в течение зимы 1943–1944 годов, немцы приближались к истощению. Со снятием осады Ленинграда, почти через 900 дней после окружения города, боевой дух русских поднялся на новые высоты.

Практически везде наступления русских были успешны, хотя в Арктике наступление снова заглохло. Их наступление на юге, в котором Первый, Второй и Третий Украинские фронты и восьмая гвардейская армия сражались с первой и четвертой танковыми армиями, привело практически к уничтожению последней и полному изгнанию группы армий Юг с территории Украины.

После практически полного уничтожения в Черкасском котле 198-я пехотная дивизия была снова отрезана в районе Умани. Многие части смогли прорваться только с тем, что могли унести сами бойцы. Перед отводом с линии фронта и отправкой во Францию на пополнение 198-я была лишь тенью своего прошлого, как и многие немецкие части на Востоке в это время.

Вспоминает Карл фон Кунов…

Хотя русские не смогли уничтожить все немецкие войска в Черкасском котле, они атаковали нашу дивизию 5 марта в полномасштабном наступлении, подобном наступлению на Вотылевку. На сей раз наша дивизия была отброшена назад на позиции 1941 года. Мой батальон был развернут в Чемерицком и отражал все атаки в течение нескольких дней, даже атаки с участием танков, до раннего утра 5 марта. На этот раз русские не стали обходить города и деревни. Как только прекратился артобстрел, они выдвинулись на юг по обе стороны от моего КП. В то время мы сидели, согнувшись, в нашем доме, и когда мой адъютант спросил меня: «Герр капитан, что мы теперь будем делать?», я ответил: «Главнокомандующий [Гитлер] дрожит [от нетерпения]!» По крайней мере, мы сохраняли чувство юмора, хотя и несколько мрачное.

В густом тумане и дыму мы могли непрерывно отступать в соответствии с атаками русских. В дневное время дивизия парировала сильные удары русских своими слабыми силами, а ночью отходила к следующим пригодным для обороны позициям, добравшись в конечном счете до Умани к 9 марта. Там и произошла кульминация.

К этому времени русские уже физически отрезали полки 198-й пехотной дивизии от дивизионного командного пункта. Следовательно, командир дивизии передал по радио приказ, помещавший все сражавшиеся части дивизии под командование полковника Кейсера — командира 326-го гренадерского полка. Как только я собрался на встречу с полковником для установки связи, из дивизии пришло сообщение по радио: «Внимание! На шоссе от Новоархангельска к Умани сорок русских танков». Полковник Кейсер ответил с сарказмом: «Что вы имеете в виду под „Внимание!“? Мы должны стоять по стойке „смирно“, когда они доберутся сюда?»

Полковник был известен своим сухим чувством юмора и своей неустрашимой храбростью. Было решено, что мы должны прорываться ночью к югу, что казалось вполне выполнимым, учитывая, что у противника в районе были пока только танки с относительно небольшим количеством пехоты. Нам было бы гораздо проще «протискиваться» между танками, чем через ряды пехотных окопов.

Поздним утром я, в качестве предосторожности, приказал разведать возможные места форсирования небольшой речки Уманки, которая была за нами. Командир разведывательного патруля доложил, что все готово. Небольшая река могла быть пересечена по набережной с маленьким мостом. Но позднее тем днем русские атаковали с большим количеством танков, и, к сожалению, нам не с чем было контратаковать. Таким образом, я приказал батальону отступить через реку малыми группами и позднее собраться в лесах на юго-западе.

На берегу нас ожидал крайне неприятный сюрприз. То, что мы обнаружили, не было более маленькой речушкой. Вода в Уманке поднялась, по крайней мере, на два метра и на метр выше уровня набережной. Поток был настолько силен, что человек едва мог сам удержаться на набережной. Но у нас не было другого выбора. Если бы усиленный батальон русских танков достиг холмов на берегу, он бы прикончил нас за несколько минут. Я первым вошел в воду, погрузившись по бедра, и приказал, чтобы каждый схватил руку идущего перед ним, но не подходя слишком близко, чтобы не образовалась в некотором роде «плотина» из людей. Я освоил эту технику еще в мирное время, на саперных курсах. Мягко говоря, мне пришлось использовать весь свой авторитет, чтобы убедить людей сделать, как я сказал. Многие пехотинцы были в панике от перспективы утонуть, будучи смытыми с набережной и отмели обильными и стремительными водами реки. Нужно было держать дистанцию около метра, и никто в цепи не мог позволить себе отпустить руку соседа, что бы ни происходило. Даже Сузи, моя красивая верховая лошадь, принимала активное участие в переправе. Когда, несмотря на все предупреждения, один из моих солдат был смыт с набережной и его начало уносить потоком, я загнал Сузи в воду и вытащил неудачника, крича ему, чтобы он держался за хвост лошади. Некоторым гужевым повозкам не повезло. Одна была смыта с набережной и сразу же утонула в водовороте. Прискорбно, она была загружена ранеными солдатами, никто из которых не спасся. Другая перевернулась в реке и также была смыта потоком, но в результате она застряла в опорах моста далеко вниз по течению.