Смертельная схватка - Ульрике Швайкерт

— Можно и так сказать, — криво усмехнулся оборотень.

* * *

Латона стояла в темноте, глядя в окно. Она видела перед собой недавно подстриженный зеленый газон с ухоженными цветочными клумбами, который простирался от здания школы до серой каменной изгороди. Девушка рассматривала старые могучие деревья, которые, вероятно, высадили здесь еще в те времена, когда это здание было монастырем, а по его коридорам, словно немые тени, сновали молчаливые монахини. Но это было давно. Должно быть, еще до того, как Тюдоры взошли на королевский престол, а Генрих Восьмой отрекся от Папы Римского и от католической церкви, чтобы затем основать свою собственную, главой которой он провозгласил самого себя. И все из-за того, что ему не разрешали жениться на его возлюбленной — Анне Болейн. Вернее говоря, потому что Папа Римский не давал согласия на развод Генриха с его первой женой — Екатериной Арагонской. Это выглядело очень романтично, но Латона не верила, что король поступил так из-за любви. Ведь и вторая жена быстро надоела Генриху Восьмому, и он казнил ее в Тауэре, чтобы жениться на третьей. Нет, раскол с католической церковью был продуманным ходом в борьбе за власть, позволившим английскому королю распустить все монастыри и присвоить огромные земли, которые он затем смог распределить между верно служившими ему представителями нового дворянства. Так произошло и с этим монастырем, расположенным недалеко от старинного Оксфорда, и теперь вместо молчаливых монахинь по его коридорам ходили довольно разговорчивые девушки и строго смотревшие на них учительницы. Это были дочери местных помещиков, а в последнее время к ним присоединялось все больше дочерей разбогатевших лондонских буржуа. Их отцы были банкирами в Сити, играли на бирже, торговали с колониями или являлись владельцами универсальных магазинов, где продавалось все, что только могло порадовать женский глаз.

«Хорошо, если ты живешь в Лондоне и можешь позволить себе посещение таких магазинов», — сердито подумала Латона. Хотя вовсе не отсутствие магазинов превращало ее пребывание в интернате в пытку. Она просто не привыкла находиться в окружении такого количества беспрерывно хохочущих и болтающих девушек с их мелочными проблемами и ссорами, пустыми разговорами о платьях, моде и любовных волнениях, вызванных улыбкой какого-нибудь смазливого франта*.

Что эти глупышки могли знать о жизни и о любви? Скорее всего, ни одна из них понятия не имела, что такое поцелуй мужчины, не говоря уже об укусе охваченного страстью вампира! Пальцы Латоны нащупали два маленьких шрама на шее, прикосновение к которым сразу же пробуждало в ней вихрь сладко-горьких воспоминаний.

Малколм оставил на ней свою метку, по крайней мере так сказал девушке Хиндрик Фамалия в Вене. Да, теперь она принадлежала Малколму и готова была при первой же возможности навечно разделить с ним царство ночи.

По спине Латоны пробежал неприятный холодок, и одетая в одну лишь тоненькую ночную сорочку девушка обхватила себя руками. Но не холодный ночной воздух заставил ее задрожать. В интернате Латона чувствовала себя одинокой. О чем она могла говорить с этими наивными детьми? Несмотря на хорошее образование, которое им здесь давали, Латона находила их глупыми и оторванными от жизни. И причиной тому была не только ее встреча с Малколмом. Во время путешествий с дядей Кармело девушке пришлось многое повидать. Ей были знакомы и обманчивый блеск дворянской жизни, и страдания бедняков, вынужденных каждый день бороться за кусок хлеба. Замкнутый круг, из которого невозможно вырваться. Латона видела самые прекрасные и самые отвратительные стороны жизни. Она стала свидетельницей жестокой смерти собственного дяди, который был убит в катакомбах Парижа, среди миллионов костей и черепов, собранных с парижских кладбищ.

Разве могла она рассказать об этом девчонкам? Латона презрительно хмыкнула. Они не только не поймут, о чем она говорит, но и просто не поверят ей. Поэтому обычно Латона сидела в стороне и читала. Остальные девушки давно окрестили ее чудачкой, смотрели на нее с недоверием и хихикали за ее спиной.

Лишь поздним вечером, когда все девушки уже давно лежали в своих кроватях, в бывшем монастыре воцарялась тишина и Латона наконец-то могла спокойно вздохнуть. В то время как ее взгляд бродил по залитому лунным светом двору интерната, мысли постоянно обращались к Лондону.

Наступил сентябрь. Листья уже готовы были окраситься в яркие цвета, а ветер то и дело пригонял с моря густые облака. Льющий несколько недель подряд дождь очистил воздух от угольной пыли, и в городе стало легче дышать. Затем по переулкам пронеслись осенние шквалы, а в ноябре, когда ветер постепенно улегся, со всех щелей потянулся туман. Прежде всего из глубин канализационных каналов и труб, которые когда-то были реками и ручьями, свободно пересекающими Лондон. Лондонский туман за несколько секунд превращался в густую колышущуюся массу, в которой прохожие могли видеть не дальше чем на два шага. Иногда он был серым, иногда — желтоватым или ядовито-зеленым. Порой туман пах обычной сыростью, а порой наполнялся невыносимой вонью, от которой к горлу подкатывала тошнота. И все же Латона, и глазом не моргнув, променяла бы залитый мягким лунным светом монастырский сад на туманную лондонскую ночь.

— Проклятье, Брэм, как ты мог так со мной поступить?! Мне тебя ужасно не хватает, — тяжело вздохнув, произнесла она. — Я скучаю по вечерам в твоем кабинете, когда мы сидели и разговаривали о вампирах и о приключениях, которые нам довелось пережить.

Однако Латона прекрасно понимала, что она и сама отчасти была виновата в сложившейся ситуации. Было глупо с ее стороны так открыто высказываться о своих планах. Она знала, что Брэм любил свою воспитанницу и чувствовал себя ответственным за се судьбу. Как еще он мог поступить, если она пропускала все его просьбы и советы мимо ушей? Нет, Латона сама подтолкнула Брэма к такому шагу и верила ему, когда он говорил, что для него это расставание не менее болезненное, но он не видит иной возможности защитить девушку от самой себя.

Но понимание этого пришло к Латоне слишком поздно. Теперь она находилась в интернате, под строгим надзором воспитательниц, и сбежать отсюда было не так-то просто. Малколм лишь посмеялся бы над всеми этими стенами и воротами, охраняемыми зоркими привратниками. Для вампира, который задумал куда-то проникнуть или откуда-то улизнуть, не существовало преград. Вот только Малколм, к сожалению, не знал, где она находится, поэтому ему и в голову не могло прийти искать ее в стенах старого монастыря. Брэм был настолько хитер, что сообщил Латоне о своем решении лишь тогда, когда у нее уже не было возможности побывать в Кенсингтонских садах и оставить у мемориала принца Альберта записку для Малколма.

Но появлялся ли он вообще на условленном месте, чтобы отыскать какой-нибудь знак от Латоны? Пару раз ей удалось побывать у мемориала, построенного королевой Викторией в честь погибшего мужа, но записки от Малколма Латона там, увы, не нашла. Уже тогда прошло бесчисленное количество ночей с тех пор, как они расстались в Париже. Может быть, его записка потерялась или она просто не там искала? А может, Малколм уже забыл ее?

Эта мысль больно ранила девушку. Неужели все его чувства и вправду остались в прошлом? Неужели пришло время привыкнуть к мысли, что ей придется провести остаток жизни без Малколма? Девушка не могла себе этого представить. Чего доброго, Брэму еще удастся подыскать для нее подходящего супруга. И что потом? Латона поморщилась. Быть покорной женушкой нелюбимого мужа, вести домашнее хозяйство и рожать детей? Удел большинства обычных женщин.