Гринвич-парк - Кэтрин Фолкнер

На подоконнике в белых керамических горшках я выращиваю зелень: петрушку, розмарин, мяту. Листочки мяты кладу в чай, который наливаю в ярко-зеленые кружки и обильно подслащиваю коричневым сахаром. Эти кружки я приобрела у женщины, что арендует напротив гончарную мастерскую. Мне немного жаль ее. Вряд ли ее продукция хорошо продается.

Я потягиваю чай. От притока сахара ребенок в моем чреве мечется, как рыбка. По окончании университета мы с Рори отправились в путешествие по Марокко. Жили в палатках в Атласских горах, смаковали чай с сахаром и свежей мятой. Холодными ночами укрывались колючими шерстяными одеялами. Воздух был такой чистый, что его, казалось, можно пить. В ближайшем городке дома были голубые — под цвет бескрайнего неба пустыни.

На пробковой доске есть наша фотография той поры. Мы стоим на гребне горы. Рори, в сером джемпере из альпаки, широко улыбается; его выгоревшие на солнце волосы всклокочены; в темных стеклах очков отражаются заснеженные пики. Он обнимает меня одной рукой. Ветер наметает мне на лицо волосы, я щурюсь на солнце. Мы счастливы. Фотография брызжет счастьем, источает тепло.

Вчера вечером мы поссорились. Рори до сих пор расстроен из-за интервью. Только о нем и говорит. Как он объяснил, журналистка показалась ему приятным человеком, проявляла искренний интерес к проекту, к компании. Хотела услышать историю конфликта с его позиции. Я ушам своим не верила: как можно быть таким наивным? Спрашивала у него, на что он рассчитывал. Ему ведь прекрасно известно, как люди относятся к этой застройке. Зачем нужно было высовываться? Зачем он согласился? Истинный ответ я знала еще до того, как напечатала имя журналистки в поисковой строке и на экране появилась профессиональная фотография улыбающейся девушки. Но, конечно, дело было не только в интервью. Вовсе не в интервью. Рори боялся, что он теряет хватку.

Разгневанный, он затопал наверх. Я знала, что он пойдет на балкон курить. Ему нравится думать, будто мне не ведомо про сигареты. Про кокаин. Ему нравится думать, что я много о чем не догадываюсь. Я взяла журнал, выбросила его в мусорное ведро. Его лицо на обложке выглядело чужим.

Позже, когда он заснул, я наконец-то облекла свои сомнения в слова. Вопрос, что я напечатала в яркой белой поисковой строке, осуждающе смотрел на меня с экрана.

Как определить, что муж мне изменяет?

Несколько минут я глядела на него, пока не почувствовала резь в глазах от светящегося экрана. Потом, глотнув «шабли», нажала клавишу ввода.

Естественно, программа выдала мне тысячи результатов: статьи, опросники, тесты. Веяния времени, усмехнулась я. Ответы на все вопросы ищи в Интернете. А что — вот какая-нибудь женщина сидит, как я, в красивом доме, с бокалом вина в руке или с ребенком в утробе, или с тем и с другим, и со слезами на глазах печатает эти же самые слова… Сколько миллионов таких наберется?

Я наугад выбрала одну статью — типа вопросника. Снова глотнула «шабли». Щелкнула по статье мышкой. Но услышала голос Рори. Он проснулся, заметил, что меня рядом нет. Я снова стерла историю поиска. Захлопнула ноутбук. Он легкий, как бумага. Закрылся бесшумно, будто веко опустилось.

Я смотрю на дождь за окном, омывающий зеленые листочки растений во дворике, наливающий лужи на моем стуле, на моем металлическом столике. Допиваю чай и жду еще полчаса в надежде, что непогода утихнет. Однако дождь усиливается, небо темнеет, приобретая цвет ядреного синяка. Я снова включаю чайник, решив, что попроявляю немного снимки. И слышу стук в дверь.

Первое, что бросается в глаза, когда я открываю дверь, это ступни. Они голые, с облезлым фиолетовым лаком на ногтях. В качестве обуви — желто-зеленые шлепанцы цвета лайма. Сами ноги тоже голые, хотя на улице холодно. Все остальное скрыто под объемным зимним пальто. На глаза надвинут огромный капюшон с меховой оторочкой, с которого, словно с мокрой львиной гривы, стекает вода.

— Что вам угодно?

Я вижу, как она вскидывает подбородок, но лицо ее по-прежнему прячется в капюшоне.

— Простите, что так поздно. Можно войти? А то холодно очень.

— Простите… это вы были записаны на три часа дня? — Я озадаченно смотрю на гостью. Помедлив, добавляю: — А теперь уже седьмой час.

— Транспорт ужасно ходит. У вас там чай с мятой? Чудесно. Вы позволите, я разденусь? Пальто насквозь промокло.

Она отворачивается от меня и вешает пальто на радиатор у входной двери. Оно похоже на мертвое животное. На ней синее бархатное платье, со спины очень красивое, хоть и немного старомодное. Слышится раскат грома.

— Ух ты, так близко! Наверное, прямо над нами прогремел.

Голос у нее возбужденный, как у ребенка. Она поднимает голову к потолку, будто ожидает, что сейчас сорвет крышу. Сверкает молния — вспыхивает и гаснет, как перегоревшая лампочка. Лица ее я по-прежнему не вижу.

Я прокашливаюсь. Честно сказать, не соображу, как мне быть с этой замызганной клиенткой. С одной стороны, она опоздала на несколько часов, и я имею полное право дать ей от ворот поворот. С другой — погода отвратная, а она одета легко, если не принимать в расчет ее насквозь мокрое пальто.

— Можете немного погреться, — отрывисто говорю я. — Но, боюсь, фотографировать вас сегодня я не смогу. Только что отослала уведомления по электронной почте и уже собиралась уходить. Мне очень жаль.

Девушка по-прежнему стоит лицом к стене.

— Дело в том, что мне нужно сегодня, — заявляет она таким тоном, будто это и моя проблема, а не только ее.

— Как я уже сказала, мне очень жаль.

Девушка наклоняется к сумке и достает из нее пухлый коричневый конверт. Клапан не заклеен, и я вижу, что он набит купюрами по пятьдесят фунтов.

— Плачу наличными. И дополнительно — за сами снимки.

Она кладет конверт рядом с радиатором, под свое пальто. Дождь по-прежнему колотит по крыше, но гром присмирел до тихих перекатов. Я прочищаю горло.

— Простите, как вы сказали вас зовут?

Наконец девушка поворачивается. Несколько секунд пытаюсь вспомнить, где я ее видела. Это необычное детское лицо, ямочки на щеках, заостренные зубы. Она улыбается.

— Серена, ты ведь помнишь меня, да?

Дэниэл, отмечаю я, в последнее время старается быть примерным мужем. Похоже, он чуть меньше загружен на работе. Сегодня вечером вовремя возвращается домой, входит пружинящей походкой в своих начищенных до блеска туфлях, ставит на кухонный стол пакет с покупками.

— Купил какао, что тебе нравится. А то у нас вроде бы кончилось! — кричит он из прихожей, вешая пальто. Я открываю пакет. Кроме какао, там много других товаров, что мне необходимы: противокислотное средство, витамины, масло для ванны, дорогая гранола, которую я по ночам поглощаю целыми мисками.

— Я подумал, что мог бы приготовить ужин, а потом мы посмотрели бы новые серии «Лютера». Как ты на это смотришь? — Он снимает одну туфлю, затем вторую и аккуратно ставит их на полку для обуви — так, как я всегда его прошу. Я улыбаюсь сама себе. Именно о такой семейной жизни я мечтала. Вечера проводим дома, на диване. С ужинами в одиночестве покончено.