Что я думаю о женщинах - Дэвид Боукер

Брат слушал не перебивая — так велико было его изумление. В детстве Бен ненавидел Ланкастера за фирменный горный велосипед и джинсовый костюм от “Ливайз”.

— Я убил Джину, — вырвалось у меня из глубины сердца.

— Нет. — Брат покачал головой, будто пытаясь отрешиться от критики и неблаговидных слов в мой адрес. — Ничего подобного.

— Еще как убил! Я предал ее, а потом, в ночь, перед тем как она умерла, предал ее снова. Думаю, Джина знала, Бен. Так же, как и в первый раз, интуитивно догадалась, поэтому и умерла.

— Ерунда! — рявкнул брат. — Она умерла от обезболивающих! У нее была аллергия, именно так сказал гре-баный коронер!

— Спасибо, Бен… и все-таки я виноват!

— Нет, Гай, — он обнял меня за плечи, — ты не виноват, хотя и вел себя как идиот.

— Почему так считаешь?

— Потому что виноват чертов Террорист!

В день похорон пошел снег. Удивительно: на дворе апрель… Джина любила снег, значит, это добрый знак… Добрый знак? Мою жену сейчас кремируют, а я все добрые знаки ищу!

На похоронной машине ехали вшестером: Нат (на восьмом месяце) и я, Рейчел и Бен, мама с папой. Мать Рейчел осталась с детьми. Вслед за украшенным цветами катафалком мы проследовали в церковь Норбери, потому что подростком Джина была членом Клуба молодых христиан. Интересно, говорила она товарищам по клубу, что верит в Иисуса, а в Бога — нет?

По-моему, в Бога не верил даже сам викарий. Он пытался сказать: Господь призвал к себе Джину, потому что Она была такой хорошей женщиной, но прозвучало так, будто он думал: “Знаю, это ерунда, и вы тоже знаете, но нельзя же просто стоять и молчать”.

— Некоторые считают, что нет ни небес, ни загробной жизни: мол, мы умираем, и все! Ерунда! — отвечаю я. — Викарий выдержал эффектную паузу, словно ожидая, что все присутствующие тоже закричат: “Ерунда!” Но мы молчали, только Бен громко всхлипывал. Брат всю неделю прятал слезы и сдерживаться больше не мог. Он сидел слева от меня, свояченица — справа.

В конце службы в церкви зазвучала “Ночи с тобой” — любимая песня Джины в исполнении Клиффа Ричарда. Услышав ее, все разрыдались, кроме викария и Натали, которая, расправив плечи, сидела и смотрела прямо перед собой, будто не желала ни с кем делить свое горе.

Бен продолжал вытирать рукавом слезы, и я чисто машинально достал из кармана носовой платок. Только это был не платок. Викарий даже на секунду перестал раскачиваться в такт Клиффу Ричарду, когда увидел, что мой брат утирается бледно-голубыми шелковыми трусиками.

После похорон я не собирался устраивать никакого приема, уверенный, что потерявшие близкого вовсе не обязаны кормить гостей. Должно быть наоборот: те, кто удосужился явиться на похороны, должны кормить несчастного.

Однако Натали поступила по-своему, заказав еду у подруга по колледжу, которая занималась поставкой здоровых продуктов. Компания называлась “Дай-Кири” и обычно обслуживала только женщин, но из уважения к Натали и ее беде хозяйка согласилась сделать исключение, при условии, что не придется общаться с обладателями пенисов.

Когда мы, мокрые от снега, вернулись, “Дай-Кири” уже уехала, а кухонный стол Натали ломился от “здоровой” выпечки и “органического” вина.

Питья начал, едва вернувшись с кладбища, и не “органическое” вино, а принесенное Беном пиво. Опьянение казалось единственным способом справиться с бесконечной вереницей знакомых, которые подходили спросить, как я себя чувствую. Что я должен был ответить? Что во время службы чуть не разрыдался, а когда гроб исчез в печи, так и воспрянул духом?

Больше всего хотелось, чтобы меня оставили в покое. Но окружающие, похоже, считали, что мне нужно общение. От мужского клуба на церемонии присутствовали Чарльз и Воан. Гордон не смог прийти, потому что был занят в суде, а Малькольма похороны вообще угнетали. Чарльз почему-то решил, что в такой момент мне просто необходима смешная история.

Вот что он мне рассказал: во время учебы в колледже Чарльз и студент, с которым он делил комнату, устраивали сральные соревнования. Жили они на третьем этаже и по ночам высовывали задницы в окно и срали. Целью состязания было поразить живую мишень: тот, кто попадал в случайного прохожего, объявлялся победителем.

Молодые люди упражнялись месяцами, чаще всего попадая в машины, иногда на асфальт, но на прохожих — никогда. И вот однажды приятели позвали в гости подружек, и девочки решили сходить за вином. В их отсутствие Чарльз с приятелем спонтанно провели очередное соревнование: сели на подоконник, выставив голые задницы на прохладный ночной воздух, и стали ждать, когда кто-нибудь пройдет под окном. Наконец, услышав внизу шаги, Чарльз начал тужиться.

В этот момент дверь открылась: девочки принесли вино. В панике Чарльз соскочил с подоконника. Отлепившись от задницы, длинная какашка покатилась по ковру прямо к ногам его девушки.

Больше студенты своих подруг не видели.

Когда Чарльз закончил рассказывать, они с Воаном оглушительно захохотали, а я даже не улыбнулся. История мне смешной не показалась, да и сейчас не кажется.

Извинившись, я вышел под апрельский снег и, дрожа от холода, брел по подъездной аллее, когда к дому подъехал новенький блестящий “даймлер”. Из открывшегося окна показалось круглое, раскрасневшееся от быстрой езды лицо.

— Привет, парень!

Я не мог поверить своим глазам: неужели Террорист? Поставив машину, Ланкастер подошел ко мне. На нем был темный в тонкую полоску костюм, явно очень дорогой, хотя изысканному шику никак не соответствовали грязные резиновые боты.

Сжав меня в медвежьих объятиях, приятель сказал:

— Прости, я опоздал. Хотел к службе успеть, но машина не заводилась.

— Поверить не могу, что ты приехал! Джон, я в шоке. Вообще-то это была насмешка, но Ланкастер воспринял ее как комплимент.

— А что? Мы ведь друзья, так? — Он похлопал меня по плечу. — Мама увидела рекламу в “Манчестер ивнинг ньюс”.

— По-моему, “реклама” не совсем подходящее слово, правда? — усмехнулся я.

— Нуда, в разделе “Некрологи”… — засуетился он. — Прости, парень! Я так расстроен, клянусь!

Как же злиться на такого дурака? Но я должен!

— Слушай, разве можно быть таким бестактным?! Неправильно истолковав мои слова, он глянул на резиновые сапоги.

— Извини, случайно брюки замочил.

На холоде его стоять не оставишь, и я повел гостя в дом. В холле Натали разговаривала с Ариадной, которая приехала из Лондона, чтобы выразить мне соболезнование. Лицо у начальницы бессмысленное, глаза остекленевшие, как всегда, когда попадается умный, эрудированный собеседник. Представив Террориста обеим женщинам, я стал ждать, когда он отколет что-нибудь непристойное в адрес беременности Натали или жилистой шеи Ариадны. Но Джон лишь вежливо улыбался и пожимал руки.

Бен о чем-то беседовал в гостиной с папой, и от греха подальше я решил отвести Террориста на кухню. Есть он не хотел, так что я напоил его “органическим” вином. Он спросил, что случилось с Джиной, и я рассказал, целомудренно умолчав о встрече с Джозефиной. Ланкастер всегда был болтуном, поэтому я внутренне сжался, ожидая бестактных вопросов о Джо и ее знаменитых минетах. Но Террорист вел себя тихо, непристойностей себе не позволял, а кроме них, ему и сказать было нечего, поэтому он помалкивал, что меня вполне устраивало.