Луна цвета стали - Макс Глебов

— Тридцатая батарея. Шрапнель. Примите установки для стрельбы.

В молчании прошли долгие две минуты.

— «Крейсер», здесь крепость, батарея к стрельбе готова.

— Принято. Ждите.

Я внимательно следил за тем, как двухмоторные «мессершмитты» собираются в группу и ложатся на курс перехвата. В паре десятков километров перед ними бледно-зеленым пятном мерцала расчетная зона разлета шрапнели 305-миллиметровых снарядов тридцатой батареи. Летра отсканировала со спутников положение стволов башенных орудий и слегка подкорректировала границы зоны поражения…

— «Крепость», здесь «Крейсер». Залп!

Вспышки выстрелов четырех орудий тридцатой батареи были хорошо видны у горизонта в ночной темноте, и они стали только началом огненной феерии. Снаряды, выпущенные севастопольцами еще не успели достичь целей, когда внизу замелькали десятки вспышек, неровным кольцом опоясавших Бахчисарай. Немецкие гаубицы открыли огонь.

Рассчитав, где взорвутся немецкие снаряды, Летра вывела передо мной траекторию уклонения.

— Влево двадцать со снижением пятьсот!

Оставшиеся со мной семь самолетов рванулись влево-вниз. Один из разведчиков почему-то выполнил команду с небольшим запозданием, и теперь явно не успевал покинуть опасную зону. Небо правее и выше нас покрылось сполохами разрывов.

— «Крейсер», здесь «Семнадцатый». Меня зацепило! Пожар правого двигателя!

— «Семнадцатый», сбрасывай фотобомбы и уходи к Севастополю. Если повезет — дотянешь.

Уклоняясь от вражеского залпа, я не отследил, как взорвались снаряды, выпущенные тридцатой батареей, а сработали они хорошо. Из десяти ночных истребителей, взлетевших нам навстречу, сейчас в воздухе оставалось четыре, причем один из них можно было сразу списывать со счетов. Он горел, но пока сохранял остатки управляемости. В любом случае этот немец уже нам не угрожал.

К югу от нас на земле с интервалом в пару секунд вспыхнули два рукотворных солнца. Два Пе-2 сбросили бомбы на позиции немецких артиллеристов.

— Шестисотмиллиметровые мортиры уничтожены, — бесстрастно доложил искусственный интеллект и тут же небо передо мной расцветилось новой картой опасных зон — немцы перезарядили орудия и дали новый залп.

— Влево сорок с набором триста!

На этот раз строй выполнил команду четко, но это нас не спасло. Расчеты Летры строились на том, что все снаряды противника сработают штатно, но в этот раз что-то пошло не так. Возможно, сказался производственный брак или где-то были нарушены условия хранения боеприпасов. А может, какой-то ганс просто уронил снаряд при перегрузке, и что-то в нем слегка сместилось… Теперь уже не узнать.

Небо полыхнуло впереди-справа. Казалось, снаряд взорвался прямо перед остекленной кабиной Пе-3, но нашему истребителю достался только один гулкий удар в фюзеляж.

— Что с самолетом?

— Пока все в норме, — напряженным голосом ответил Кудрявцев, продолжая выполнять маневр уклонения. — Кто-то из наших падает!

На виртуальной карте отметка «Одиннадцатого» посерела и погасла. Мы потеряли еще один самолет. На этот раз не повезло кому-то из людей Кудрявцева.

Еще одна серия ярчайших вспышек осветила ночную землю. Все-таки взрывы тысячекилограммовых бомб объемного взрыва ни с чем не спутаешь. Летра продолжала расправляться с немецкими гаубичными батареями.

Потеряв семь машин из десяти, немецкие пилоты не отказались от намерений ссадить нас с неба. Их тяжелые двухмоторные истребители пытались перерезать нам путь к цели, и с этим нужно было что-то делать. Никто из моих летчиков их не видел, а заказать еще один залп тридцатой батареи я не мог — с большой вероятностью шрапнель смела бы и нас самих.

Имелись, правда, и хорошие новости. Отбомбившиеся Пе-2 внесли хаос в систему огня немецкой артиллерии, и больше по нам с земли не стреляли, опасаясь накрыть свои же ночные истребители.

Мы стремительно сближались с противником. Немцы не стали отвлекаться на одиночные бомбардировщики, разлетевшиеся в стороны от основного курса. Они упорно шли на нас, надеясь, что мы их не видим. Во многом они были правы — видел их только я.

— Вправо девяносто! — приказал я, отворачивая в сторону от цели.

Вернуться на боевой курс мы могли и позже, а вот выходить в лоб на двухмоторные «мессершмитты» не было никакого резона, ведь прямо по курсу я из своего пулемета стрелять не мог.

Восемьсот метров. Для ШКАСа далековато, но пора открывать огонь, иначе еще кто-то из наших отправится на встречу с землей.

Очередь! Трассер уходит в ночь. Никто, кроме меня не видит врага, но общее направление известно, и ко мне присоединяются пулеметы других бомбардировщиков. Толку от этого огня практически нет, но теперь немцы, по крайней мере, не сосредоточат весь огонь на моем Пе-3.

— Попаданий не зафиксировано, — выдает подсказку Летра, но я ее не слушаю, продолжая посылать навстречу врагу короткие очереди.

Пятьсот метров. Немцы начинают нервничать, что неудивительно. Трассеры мелькают вплотную к стеклам их кабин. Еще несколько секунд и они тоже откроют огонь… Есть! Ведущий «сто десятый» ловит мою очередь левым двигателем. Вспышка! Самолет все еще продолжает лететь вперед, но двигатель пылает, разбрасывая в стороны струи огня, которые мгновенно сносит назад набегающий поток воздуха. Этот уже не боец.

Очередь! На этот раз не так удачно. Пули вспарывают правому «мессершмитту» обшивку крыла, но он продолжает атаку, ведя огонь из двух двадцатимиллиметровых пушек. Его камрад, идущий слева, тоже открывает огонь.

И тут везет уже нам. Наверное, это фортуна возвращает нам должок за тот случайный бракованный снаряд, вырвавший из нашего строя один из бомбардировщиков. Выпущенная «куда-то туда» очередь одного из разведчиков перечеркивает кабину единственного оставшегося неповрежденным «сто десятого». Вычислитель тут же окрашивает его метку серым — пилот мертв, экипаж выведен из строя, а значит, угрозы этот противник уже не представляет.

Последний немец понимает, что остался один против семерых. Расклад ему явно не нравится, а пробитое пулями крыло дает повод выйти из боя без потери лица. Мессер сходит с боевого курса и пытается выйти из боя. Очередь! Теперь какие-то клочья летят от одного из хвостовых килей «сто десятого». Истребитель рыскает на курсе, пытаясь выйти из-под огня. Очередь! В этот раз пули ложатся в цель, но немец продолжает управляемый полет, пытаясь уйти со снижением. Ну и пусть валит, не до него сейчас.

— Девяносто три влево! — я возвращаю группу на курс.

Вот она, «Дора»! Почти полторы тысячи тонн металла, воплотившего в себе вершину местных технологий. Глубокая траншея разрезает пополам пологий холм. Орудие стоит на двух железнодорожных колеях, прячась между отвесными стенами рукотворного ущелья. А вот и транспортно-заряжающая платформа и вагоны со снарядами. Все укрыто в траншее — взять можно только прямым попаданием.