Третья фиалка - Стивен Крейн

— Я не хотела тебя…

— Ты намекнула, что у меня только одна пара серых перчаток, одна во всей Вселенной, хотя это не так. Их у меня несколько, и эти мне совсем не обязательно беречь как единственные за всю историю человечества.

— Они даже не серые. Их можно назвать…

— Серые! Полагаю, твои прославленные ирландские предки ничего не рассказывали своим отпрыскам о перчатках, поэтому…

— Билли!

— … поэтому ты зря считаешь, что их носят только в холодную погоду, тем более что тебе зимой больше по душе варежки…

На лестнице, в окружающем их мраке, он неожиданно воскликнул:

— Смотри в оба, а то упадешь!

Потом попытался взять ее под руку, но она вырвала локоть.

Некоторое время спустя Хокер вновь произнес: — Смотри в оба, леди! Что ты все время спотыкаешься? Дай мне вино, я его точно не уроню. Ну что, так лучше?

— Пенни, — сказал Горе, глядя на друга через стол, — если человек зациклился всего на двух фиалках, то что случится, если их у него будет тысяча?

— Какой же ты недоумок! Делим тысячу на два и получаем: пятьсот раз! — сказал Пеннойер. — Я бы ответил на твой вопрос, если бы он не касался запретной темы.

Устроившись в отдалении от них, Морщинистый и Флоринда делали валлийские гренки с сыром.

— Придержите языки, невежи! — прикрикнул на них Хокер.

— Горе, как думаешь, — обратился к другу Пеннойер, — если мужчина любит женщину больше, чем всю Вселенную, то любит ли он вообще эту самую Вселенную, и если да, то насколько?

— Да бог его знает, — понуро молвил Горе. — К тому же мне вряд ли подобает отвечать на твой вопрос.

Морщинистый с Флориндой победоносно поставили на стол блюдо с гренками.

— Так, — сказала девушка, — прикончим их, и я иду домой. Уже двенадцатый час. Горе, плесни мне эля.

Чуть позже порог, отгораживающий комнату от окружающего мира, переступил Пурпур Сэндерсон. Повесив шляпу, он бросил на остатки пиршества взгляд, в котором явственно читался упрек за такое расточительство:

— Кто это…

— Пурпур, невоспитанная ты скотина, перед тем как сказать еще хоть слово, заруби себе на носу, что здесь неприемлемы любые намеки на две фиалки, — воскликнул Пеннойер.

— Чего-чего?

— Да нет, ничего, не обращай внимания, — выдавил улыбку Горе. — Хотя… Признайся, ты ведь уже открыл рот, чтобы брякнуть что-нибудь о двух фиалках, так? По глазам вижу, что так, старый сплетник!

Сэндерсон ухмыльнулся и посмотрел на него с выражением ожидания на лице.

— Что у вас здесь стряслось? — спросил он.

— Ничего не стряслось, — ответили ему. — Просто мы договорились ни под каким предлогом не говорить о двух фиалках.

— О каких еще двух фиалках?

— Съешь гренок с сыром, Пурпур, — посоветовал ему Морщинистый, — и не обращай внимания на этих сумасшедших.

— Да нет, вы мне ответьте — о каких еще двух фиалках?

— Ребятам просто что-то привиделось, вот и мелют всякую чушь.

— Я поняла! — кивая, воскликнула Флоринда. — Это как-то связано с Билли Хокером.

Горе с Пеннойером насмешливо фыркнули, а Морщинистый сказал:

— Ничего-то ты не знаешь, Кутерьма. К Билли Хокеру это не имеет ни малейшего отношения.

— А что же он тогда прячет глаза? — спросила Флоринда.

Морщинистый потянулся, взял в руки гитару и затянул серенаду.

— Заткнись, а! — бросил ему Пеннойер.

— Нет, вы мне все же скажите — почему он прячет глаза? — опять воскликнула Флоринда.

— Это правда, Билли? — сказал Сэндерсон. — Ты действительно причастен к некоей истории с двумя фиалками?

— Я здесь ни при чем! — заявил Хокер.

— В самом деле? — спросила Флоринда.

— Разве что самую малость.

— Ну вот! — сказала девушка и вновь кивнула. — Я с самого начала знала, что речь идет о нем.

— Нет, вовсе нет! — возразили ей Пеннойер и Горе.

Спустя еще некоторое время у них закончились сигареты, и Хокер добровольно вызвался сходить за ними. Едва за художником захлопнулась дверь, как Флоринда выпалила:

— О каких еще фиалках вы тут толковали?

— А, ерунда… — ответил Пеннойер и откинулся на стуле с таким видом, будто намерен молчать весь остаток дня.

— Ну, Пенни, пожалуйста, расскажи, это нечестно с твоей стороны. Горе, может, ты меня просветишь?

— Морщинистый, угомонись! Ну, Горе, расскажи! Давай говори!

— И что тебе так хочется узнать? — с трагическими нотками в голосе вскричал Горе. — Ты чертовски любопытна! Повторяю еще раз, все это яйца выеденного не стоит.

— Э нет, вот тут ты не прав, — зловеще сказала Флоринда, — иначе бы давным-давно все рассказал.

После возвращения Хокера она выкурила сигарету и решительно заявила:

— Ну все, мне пора.

— Кто сегодня проводит тебя домой, Кутерьма?

— Никто, — ответила она.

— Вот что я тебе скажу, — миролюбиво произнес Горе, — мы сейчас сыграем партию в покер, и выигравший удостоится редкой чести доставить мисс Кутерьму домой под крылышко мамочке.

Пеннойер с Морщинистым тут же сдвинули тарелки на край стола. Горе виртуозно срезал колоду, демонстрируя рвение отличного игрока. Лица любителей покера оживились.

— Теперь, индейцы, — торжественно произнес Горе, — добираем карты, открываем и определяем счастливчика.

Флоринда подалась на стуле вперед. Ей были хорошо видны карты Пурпура Сэндерсона и Хокера. Сэндерсон с серьезным видом взирал на две пары, тузов и дам, а Хокер — на захудалую пару семерок.

— Ну что, добираем? — спросила она.

— Разумеется, — ответил ей Горе. — Сколько тебе, Морщинистый?

— Четыре, — жалобно изрек тот.

— Мне три, — попросил Пеннойер.

— Мне одну, — сказал Сэндерсон.

— А мне три, — подал голос Хокер.

Когда он опять поднял руку, стул Флоринды опасно наклонился вперед. Она увидела, что к паре добавилась еще одна семерка. Сэндерсону доставшаяся карта не помогла.

— Первый после сдающего, — произнес Горе. — Что у тебя, Морщинистый?