Клуб счастливых жен - Фон Уивер

– Это и есть онглет, – проинформировал официант.

Поймав наш озадаченный взгляд (в котором, признаюсь, мелькала тень отвращения), он пояснил, что это то же самое, что знаменитый «бифштекс мясника» из мышцы диафрагмы, но вырезанный из говяжьей туши таким образом, чтобы на нем осталось немного жира.

Мы молча переглянулись. Официант нависал над нами, не желая оставлять поле битвы. В ходе краткого телепатического обмена мнениями было решено, что, увы, сегодня придется ужинать онглетом.

На вкус это напоминало говядину, но текстура мяса была ближе к баранине. Я заказала его хорошо прожаренным, но мне принесли скорее полусырым. Пришлось срезать по краям то, что я могла съесть, а остальное отдать Киту.

Единственной радостью того вечера стала жареная картошка, называемая в Англии чипсами. Это было само совершенство – лучший картофель фри, какой я когда-либо ела. Снаружи он был покрыт хрустящей корочкой, а внутри мягкий, нежный и горячий (в течение почти пятнадцати минут чипсы не остыли!). Официант открыл нам секрет их приготовления. Ломтики сначала варили, потом слегка обжаривали и давали высохнуть, а перед подачей на стол снова бросали во фритюр. Получалось волшебно!

Примерно так же волшебно, как вся моя жизнь с Китом. Мы умеем радоваться обществу друг друга даже в не самой приятной обстановке. Даже когда трудно прожевать онглет, мы смеемся, держимся за руки и строим невероятные предположения: «Что, если?!»

В тот момент мы были абсолютно счастливы. Может, это чувство было вызвано долгой разлукой или особой атмосферой города или оно возникло благодаря тем драгоценным часам, что мы провели наедине в номере с табличкой «не беспокоить» на ручке двери.

Была секунда, когда меня подмывало поговорить о работе, то есть о предстоящей поездке в Хорватию. Я уже открыла было рот, но тут подумала: «Нет, не сейчас». У нас впереди еще сорок восемь чудесных часов. Мой любимый рядом, и это главное. Больше ничего сейчас мне не нужно.

Сразу по прибытии в гостиницу в Загребе я почувствовала: что-то тут не так. Этот отель принадлежал американской сети, но найти англоговорящий персонал или меню на английском было непросто. Нет, перевод названий блюд можно было добыть, но приложив определенные усилия. В сувенирной лавке в холле находился прокат DVD-дисков, однако, как выяснилось, все фильмы были на сербохорватском.

– У вас много гостей-хорватов? – спросила я продавщицу.

– Нет, в основном туристы из Европы и Америки.

– Так почему же все фильмы на местном языке? – уточнила я, посмотрев на нее озадаченно.

Она ничего не ответила, только улыбнулась, как бы давая мне понять, что так уж здесь все устроено.

Загреб – город слишком уж… хорватский. Мне и раньше доводилось путешествовать по самым разным городам планеты, и в любом из них я находила какие-то влияния британской, французской, американской культуры. Во всяком случае, указатели, названия улиц, блюда в меню нередко дублировались по-английски. Везде, но только не в Загребе.

В первый день я во время прогулки по ошибке направилась не в центр, как собиралась, а в противоположную от него сторону. В результате мне довелось побывать в не очень благополучном районе. Из еды удалось раздобыть лишь кусок чуть теплой пиццы. Я ела ее на ходу и случайно забрызгала томатным соусом свои кеды и белые брюки с многочисленными карманами. Все здания в округе были покрыты граффити, из общепита имелись только бары, но в них не подавали никакой еды, только выпивку.

На следующий день я все же добралась до центра города. Но во всех ресторанах и барах меню были написаны на местном языке[19]. Только как следует изучив список блюд вдоль и поперек, кое-где можно было найти английский перевод – сбоку и очень мелким шрифтом.

Единственное, что показалось мне знакомым в этом городе, были колесившие по городу маленькие «Форды», а также улица неподалеку от отеля, названная в честь Франклина Рузвельта[20].

Пройдя по нескольким небольшим улочкам со старинными фонарями, маленькими ресторанчиками и бутиками, я попала на центральную площадь, называемую Трг[21]бана[22]Елачича[23]. Сразу понимаешь, что это самое сердце Загреба. Посреди нее возвышалась огромная конная статуя XIX века, изображающая генерала Елачича с поднятой саблей. Его фигура четко вырисовывалась на фоне бледно-желтого фасада.

Площадь была вымощена брусчаткой. По периметру располагался десяток магазинчиков и кафе. Все здания были старинными, что напомнило мне о том, что я нахожусь в стране намного старше моей. Я заметила несколько крутых лестниц, ведших вверх, – кажется, чуть выше находился рынок. Но я и не думала туда забираться, а вместо этого вынула камеру и сняла круговую панораму площади, а потом уселась в сторонке и принялась наблюдать за окружающими.

Очень нетрудно было различить хорватов и иностранцев. И вовсе не потому, что последние рассматривали карты города или с любопытством озирались по сторонам. Просто вид у них был более настороженный. Особенно внимательными и сосредоточенными казались американцы и представители других англоговорящих стран.

Совсем по-другому выглядели местные. Они шли уверенно, выпятив грудь и гордо подняв головы. Мимо меня прошествовала дама в тонкой облегающей футболке. Бюстгальтера на ней не было, и ее объемный бюст не менее третьего размера подпрыгивал при каждом шаге. Но ее это совершенно не беспокоило.

Я могла еще долго так сидеть, изучая местные нравы и размышляя о различии культур (например, я обратила внимание, что в кроссовках и кедах ходили только американцы, точнее те, кого я приняла за американцев).

Но время шло, и надо было возвращаться в гостиницу. Побродив еще в окрестностях площади и купив у уличного торговца початок обжаренной на гриле кукурузы, я двинулась в обратный путь. Вскоре мне предстояло встретиться с подругой Мией.

* * *

Мия – первая хорватка, с которой я познакомилась в Соединенных Штатах. Недавно она вернулась в Загреб, чтобы осуществить свою мечту – стать кинопродюсером. Перед отъездом она взяла с нас с Китом обещание, что мы навестим ее. Она с таким увлечением расписывала красоты своей родины, что нам захотелось приехать. Увы, я прибыла сюда без мужа (его я не увижу еще целых четыре недели – от этой мысли мне становилось тоскливо).