Победитель свое получит - Светлана Гончаренко

Они вошли в сумрачный предбанник. Он был освещен лишь фонарем с улицы. Хвостатым чудовищем чернел на ковре пылесос – его принесла Тамара Сергеевна и в панике бросила. Большая пальма, очень похожая на искусственную, отбрасывала на стену зубчатую тропическую тень.

Тамара Сергеевна быстро скинула туфли и на цыпочках, в одних чулках, подкралась к двери кабинета. Она заглянула в щель приоткрытой двери в надежде, что там все не так страшно, как ей сначала показалось, но тут же отпрянула с выпученными глазами.

Илья тоже сунулся в эту щель. Никакой Анжелики в кабинете и в помине не было. Безмятежно горела в углу дорогая настольная лампа, похожая на большой мутно-розовый пузырь. В ее свете поблескивали стекла шкафов и кальяны за этими стеклами. Рыжие блики лежали на темных бронзовых статуэтках коней и нагих женщин.

Посередине кабинета на низком столике расположился натюрморт прямо-таки рекламной красоты – две тонкие полупрозрачные чайные чашки, две рюмки с чем-то недопитым коричневым (должно быть, коньяком), небрежно поломанное печенье в вазочке. Рядом лежала раскрытая конфетная коробка, где среди нарядных рядов шоколадных полушарий зияли две пустые лунки.

Все здесь было на двоих, все парно, все говорило об искусно подогреваемой страсти. Только роза в длинноногом бокале была совершенно одна – тяжелая, бархатная, в сто, наверное, лепестков. Ее жаркая краснота проступала даже в полутьме.

– Куда ты уставился? Туда вон посмотри! – прошептала Тамара Сергеевна и пихнула сына в бок.

Илья целиком просунул голову в кабинет и наконец увидел то, что надо. В самом дальнем углу, на светлых замшевых диванах, которые образовывали интимный полукруг, лежало нечто невероятное!

Впрочем, была это, наверное, не такая уж фантастическая картина – просто Илья никогда не бывал в этих покоях в присутствии хозяина. Теперь хозяин был налицо. Он неловко развалился на диване, высоко закинув полную ногу на замшевую спинку. Миланская туфля странно, нелепо и одиноко торчала на фоне элегантной полосатой стены. Правая рука Алима Петровича свисала на пол, по-детски мягко растопырив пальцы. Правильное лицо смотрело бы в потолок, если бы глаза были открыты. Но глаза Пичугина покрывали темные веки с длинными, будто приклеенными ресницами. Зато рот Алима Петровича был безвольно открыт, чего никто в «Фуроре» раньше никогда не видел.

– Алим Петрович! – позвала с порога Тамара Сергеевна тонким, приторным голоском.

Алим Петрович не шевельнулся. В кабинете стояла гробовая тишина. Было только слышно, как где-то на проспекте Энтузиастов шумят и воют мимоезжие машины.

Тамара Сергеевна на цыпочках приблизилась к страшному дивану и наклонилась над лицом Алима Петровича. Затем она пощупала руку, лежащую на полу.

– По-моему, он умер, – в ужасе прошептала Тамара Сергеевна. – Холодный…

Илья тоже подошел к неподвижному телу. Оно даже на расстоянии ощутимо пахло парфюмом. Илья потрогал не руку, а ногу – тот ее кусочек, что был виден меж шелковым носком и задравшейся миланской штаниной.

– Не холодный он, а прохладный, – уточнил Илья. – Может, он все-таки спит? Давай его потрясем!

– Что ты! Он продерет глаза и нас уволит!

– Тогда Леху давай позовем, пускай он трясет.

Тамара Сергеевна покачала головой:

– Нет! Алим продерет глаза, спросит, кто поднял шумиху, и все равно нас уволит.

– Тогда уйдем отсюда, и делу конец.

– И останется не убрано? Леха с Тазитом все равно нас с тобой видели. Уволит и так и этак!

Илья набрался мужества и предложил:

– Ты, мам, иди-ка в предбанник, включи там пылесос и убирай, а я здесь под шумок его потрясу хорошенько. Продерет глаза, уволит меня – и черт с ним. Что я, ворочать ящики в другом месте не устроюсь?

– А ему что скажешь? Зачем тряс?

– Скажу, беспокоился, чтоб ему в открытый хлебальник муха не залетела.

– В «Фуроре» нет мух…

– Какая разница! Еще что-нибудь совру.

Тамара Сергеевна жертвы сына не приняла:

– Я не допущу, Илюшенька, чтоб ты из-за меня пострадал. Тряси при мне! Пропадать, так вместе – переживем! Я бы и сама потрясла, только вдруг он все-таки мертвый? Я боюсь.

Илья сцепил зубы и тронул Алима Петровича за плечо. Никакой реакции не последовало. Илья взял с пола руку Пичугина и положил ее на его грудь, на скользкий шелковый галстук. Безответно! Тогда Илья схватил задранную на спинку дивана ногу шефа, поводил ею из стороны в сторону, ничего не добился и бросил. Нога, как небольшое бревно, упала рядом и чуть поверх другой ноги, которая изначально лежала на диване.

Конечности Алима Петровича производили впечатление совершенно бесчувственных предметов. Зато их обладатель, хотя и лежал в позе покойника, вдруг еле слышно вздохнул.

– Живой! – возликовала Тамара Сергеевна. – Но тогда почему он не просыпается? Что с ним?

Она покосилась на рюмки, принюхалась к шефу:

– Нет, на пьяного не похож. Да он и не пьет совсем!

– Давай все-таки Леху позовем, – снова предложил Илья. – По-моему, тут скорая помощь нужна.

На том и порешили. Охранники застоялись в коридоре. К шефу они ринулись, тесня друг друга в дверях. Илье и Тамаре Сергеевне они велели сесть на стулья и не шевелиться вплоть до выяснения всех обстоятельств.

Над телом шефа они задумались: трясти и оживлять Алима Петровича им было боязно. Телохранители решили вызвать по телефону адвоката Луазо.

– Скорую надо, а не адвоката, – пискнула со своего стула Тамара Сергеевна.

– Сиди, Тома, пока живая, – посоветовал Тазит. – Сиди и молчи. Потом поглядим, что ты тут без нас делала. Никаких скорых!

Леха тем временем притащил аптечку и поднес к точеному носу Алима Петровича пузырек с нашатырным спиртом. От жгучей вони сам Леха расчихался и пустил слезу, но Пичугин и бровью не повел.

– Черт, может, и в самом деле что-то серьезное? – прошептал Леха, пугливо озираясь на кальяны.

– Луазо приедет – он и решит, – отрезал Тазит.

Аркадий Ильич Луазо явился минут через десять после звонка телохранителей. С собой он зачем-то привез толстенную папку с бумагами.

Был Луазо хоть и адвокат, но человек бывалый. Он оглядел Алима Петровича, пощупал пульс на руке и на шее. Он даже обнюхал пострадавшего, так широко раздувая ноздри, что рядом с ними коньячные рюмки и даже чашки показались игрушечными.

– Не снотворным ли он опился? – пробормотал юрист. – Ребята, ну-ка, усадите его на диван.

Ребята, то есть Леха с Тазитом, привели Алима Петровича в сидячее положение легко, как плюшевого мишку. Адвокат Луазо еще крепче прижал к себе папку, а свободной рукой, тяжелой и белой, влепил Алиму Петровичу пощечину. Тамара Сергеевна жалостливо вскрикнула.