Выбор воина - Алексей Витковский

Последней же выпала «Феу», руна Плодородия и Богатства, предвещая в конце пути благополучие и процветание.

Хаген взвесил в руке холодные камушки. Потом ссыпал их обратно в мешочек и сказал Диармайду:

– Не будет мне покоя в этой земле. Все здесь напоминает об утрате… Я пойду с тобой, Диармайд.

И черноволосый вальх[41]улыбнулся так, как это умел только он, и сжал пальцами сильное плечо воспитанника. Теперь у Диармайда два сына, и старшим можно гордиться.

«…Никогда не пей эту гадость, иначе привыкнешь и жизнь твоя не будет стоить и ломаного цента!»

Из фильма «Человек с бульвара Капуцинов»

Сашка проснулся среди ночи. Его выбросило из сна резким рывком. Чувство опасности оказалось таким острым, что Савинов, еще не сознавая происходящего, скатился с ложа на убитый ногами земляной пол. Меч, висевший на столбе рядом с ложем, непонятным образом очутился в руке. В первый миг Сашке показалось, что он успел разглядеть нависший над собой темный силуэт. Нет, почудилось… Но все же что-то было не так. Темнота вокруг шевелилась, текла сумрачно мерцающими нитями и сгустками, клубилась и шелестела. Шорохи слышались со всех сторон, словно легионы мышей шли в наступление. Савинов помнил, что на поляне ночью, когда они с Хагеном ходили выручать Сигурни от хазар, тоже происходило нечто похожее. Тьма казалась не просто отсутствием света, а чем-то материальным. И живущим своей, враждебной и зловещей жизнью. Даже обладающим собственной волей… Но тогда было не до темноты. Зато теперь…

Сашка чувствовал, как волоски на коже встают дыбом. По спине пронеслась волна ледяного холода. Шорохи, шелест, скрип. Чудилось, что все предметы в дружинном доме, которые мог в темноте различить глаз, пришли в движение. Их очертания плыли, принимая вовсе уж фантастические формы. Дыхание спящих людей звучало змеиным шипением. Собачий брех, доносившийся снаружи, казался криком охотящегося чудовища. И даже стук собственного сердца – как мерный шаг наступающих полков!

Вдруг над соседним ложем поднялась черная тень, увенчанная изогнутым рогом! Сашка подпрыгнул от неожиданности и заорал. Точнее, хотел заорать, но горло словно сжал кто-то. И связки издали только простуженный хрип…

– Помстилось что? – Тень с рогом уселась на ложе. – После грибов бывает…

– Какого хрена? – Савинов вдруг узнал Ольбарда. Шорохи, словно испугавшись человеческой речи, тут же улетучились. Все сразу стало на свои места, и тьма обернулась темнотой. Ночью то есть… «Вот ведь!.. Это ж князь… И у него чуб, а не рог… С ума я сошел, что ли?»

– Ты меч-то опусти. – Ольбард сел на ложе. В ухе тускло блеснула серьга. – А то не ровен час заденешь кого!

Сашка сообразил, что совершенно гол и сидит на корточках, рядом со своим ложем, выставив вперед изогнутый луч клинка. И что его этак потряхивает. Без лязга зубов, но все же ощутимо. А пол холодный, и босые пятки уже замерзли. Савинов сделал над собой усилие и опустил меч.

– Прости, княже, и вправду помстилось… Тьма… Она… Будто живая…

– Живая и есть. – Ольбард почесал голый бок. – Я ж говорю, после грибов бывает…

Сашка поднялся, убрал меч в ножны и плюхнулся на постель. Спать расхотелось совершенно. Он скосил глаза в сторону и увидел, что князь все еще сидит и разглядывает его, словно хочет удостовериться, отпустило ли больную головушку. Подумав малость, Сашка снова сел.

– А что, княже, все так скачут после этих грибов? И ты? – Савинов скорее угадал, чем увидел, что князь улыбнулся.

– Нет, я не скачу. Мне это питье без надобности… Хотя, когда Ререх учил меня воинской науке, пить пришлось… Один раз.

– И что? – Сашка аж подобрался, приготовившись выслушать целую историю. Но князь сказал только:

– Очнулся в речке. Ререх сунул меня туда, чтобы охолонул. Холодная вода, она дурман хорошо уносит…

Сашка вспомнил речку, в которой полоскался после битвы с весинами, смывая угар «медвежьего» безумия. И вода тогда была словно ртуть, густая и медленная.

– Да, я помню, – согласился он. – С тех пор как берсерком побыл, помню. И не забуду, это точно.

– Нет, Александр, – Ольбард покачал головой, – не был ты берсерком…

– Это как?.. – Сашка оторопело уставился на князя.

– А вот так. Потому что нет бывших берсерков. Бывают те, кто укротил своего зверя, взял за ноздри! Но и тогда все может случиться, потому что и собака иной раз кидается на хозяина. Вот хоть на Хагена посмотри…

Савинов промолчал, задумчиво скребя бритую голову. «Перспектива, надо сказать, печальная. Ведь всю жизнь придется самому над собой на стреме стоять! И чуть что – тащить за уши… Хаген вот сам меня учил, как с Духом Зверя бороться… и побеждать. Знает, умеет, но ведь не уберегся. Поймался на сильной эмоции…» А заруби тогда Хаген Сигурни – жить бы не стал.

«Ну ты и дурак, Сашка, – сказал он сам себе, – кто же о таких вещах думает? Сплюнь!»

Он представил себя на месте друга. И что Сигурни – это Яринка… Его снова затрясло. «Да я же просто бомба с часовым механизмом! Я же опасен! Тоже дурень, думал все позади… А на тебе хрен! Выкуси!..» Он зло сжал зубы, пальцы впились в меховое одеяло. «Бедная ты моя радость, Ярина, свет Богдановна! Угораздило тебя замуж за урода выйти…» И тут Сашка вспомнил, что ему снилось…

Яринка и снилась. Сон был какой-то сумбурный. Все в нем менялось внезапными рывками… Сначала крутилось что-то на военную тему. Самолеты, танки, гаубичная батарея, ведущая огонь… Шла в атаку наша пехота, и тускло блестели на солнце примкнутые штыки. А пулемет все бил и бил с сопки, и атака захлебнулась… А он, Сашка, почему-то лежал в цепи вместе с пехотой, и рука сжимала цевье карабина. Пули с мерзким посвистом взбивали фонтанчики пыли у самого лица. Голову было не поднять… Потом из кустов с ревом выползла «тридцатьчетверка»,[43]развернулась, чадя сизым солярным дымом. Хобот пушки пошевелился, примериваясь, и плюнул огнем. На сопке жахнуло, ухнуло, и в воздух взлетели какие-то клочья. Пулемет заткнулся. Впереди тут же заорал ротный. В атаку, мол… Все поднялись и побежали. А Сашка почему-то никак не мог отклеиться от земли. Наверное, потому, что последняя пулеметная очередь прошлась прямо по нему… Были в этом сне еще всякие выверты, вроде отсека подводной лодки, в котором тускло горела «аварийка» и соленая ледяная вода стояла по грудь. И надо выходить через торпедный аппарат… Еще – ясный солнечный день, аэродром. И он сам на УТИ-16[44]выруливал на взлет, а в передней кабине сидела Яринка, оборачивалась к нему, улыбалась и махала рукой. И летный шлем ей был необычайно к лицу… А потом сразу они оказались уже в Белоозере, и Ярина, смеясь, протягивала Сашке расписную деревянную ложку. На девушке было богатое платье с вышивкой и свободными, широкими рукавами. На высокой груди лежало ожерелье, на голове надета смешная двурогая кика – убор замужней женщины. Савинов сидел за столом, а перед ним стоял большой горшок с кашей вперемешку с ломтиками куриного мяса. И пахло так, что просто хоть язык глотай… Сашка вместо языка стал заглатывать кашу, быстро орудуя ложкой, а Ярина присела напротив и смотрела, как он ест. А потом сказала: