Братство волка - Эли Бертэ

— Графиня, где же я встречусь с вами?

— Право, я не знаю, — отвечала Кристина, с трудом сдерживавшая свою нетерпеливую лошадь, — барон скажет вам…

Кавалер обратился с тем же вопросом к Ларош-Боассо, который рассеянно отвечал ему:

— Где-нибудь у Сожженного леса, ищите нас там.

Этот ответ не удовлетворил де Моньяка, и он хотел настоять, чтобы ему дали более определенные указания, но такой возможности не представилось. Барон сделал знак Кристине, и они поскакали галопом, слегка поклонившись де Моньяку, а почтенный шталмейстер лишь смог расслышать, как шалунья хохотала над какими-то словами барона.

Кавалер вздохнул, однако не лишился мужества и решил употребить все свои усилия, чтобы поскорее догнать беглянку. Он отправлялся уже в путь с этим намерением, когда Легри, щегольски одетый, с дорогим ружьем на плече, подошел к нему.

— Кавалер, — сказал он вежливо, — вы, без сомнения, спешите так же, как я, догнать нашу благородную хозяйку и начальника охоты? Мы непременно найдем их у Сожженного леса! А так как я не знаю здешние края и легко могу заблудиться в этом огромном лесу, не окажете ли вы мне честь отправиться вместе со мною на место сборища?

У Моньяка были свои причины не доверять Легри: он знал, что этот человек всецело предан Ларош-Боассо, но так как это предложение само по себе было весьма естественно, он отвечал церемонным тоном:

— Честь будет на моей стороне. Я к вашим услугам; пойдемте!

И чтобы подать пример, он быстро пошел вперед.

Они добрались до леса, в котором все дороги, все тропинки казались знакомыми де Моньяку. Большинство охотников уже находились там, где должна была начинаться охота; иногда кавалер и Легри встречали отставших или заблудившихся. Так как всем было предписано совершенное молчание, то Меркоарский лес выглядел так, словно сегодня был самый обычный день.

Шли они долго, а кавалер был уже немолод; поэтому, несмотря на свои старания, вскоре он стал идти не так быстро. Легри постарался завязать разговор, чтобы втереться в доверие к своему спутнику. Сначала Моньяк остерегался и отвечал с ледяной вежливостью; но Легри, как мы знаем, был достаточно хитер и упорен, так что он понемногу разговорил кавалера.

Они вошли в узкую и темную дубовую аллею, куда солнце, казалось, не проникало никогда, когда Легри произнес самым вкрадчивым тоном:

— Право, кавалер, я всегда удивлялся, что такой знатный дворянин, как вы, бывший офицер королевской гвардии, мог принять такую низкую должность, какую вы занимаете в замке Меркоар.

— Низкую должность? — повторил кавалер, вдруг остановившись и приосанившись. — Что вы разумеете под этим выражением, не совсем приличным? В чем мое настоящее положение ниже дворянского звания? Разве я не имею неограниченной власти над прислугой в замке? Есть ли хоть один человек на всем пространстве этих владений, который осмелился бы говорить со мной непочтительно? Что же касается моих обязанностей относительно графини де Баржак, разве унизительно служить молодой знатной девице, которая всегда прислушивается к моему мнению? Честное слово, молодой человек, если б у вас было хоть сколько-нибудь благородной крови в жилах, я научил бы вас иметь ко мне уважение!

Легри почувствовал, что сбился с пути, и поспешил успокоить раздраженного шталмейстера.

— Вы меня не поняли, милостивый государь, — сказал он льстиво. — Богу известно, что у меня и в мыслях не было унижать кавалера де Моньяка! Я только не могу понять, каким образом человек, так долго участвовавший в войне, один из храбрейших воинов Морица Саксонского, мог привыкнуть к спокойной жизни в этом замке. О вас часто говорят в других местах, кавалер де Моньяк, и мне известно, как вы храбро держали себя в сражении при Фонтенуа двадцать лет тому назад.

Сражение при Фонтенуа, упомянутое Легри, было, как знали все в Меркоаре, слабой струной кавалера. Он, обыкновенно молчаливый, всегда охотно рассказывал об этой кровопролитной схватке, в которой ему довелось участвовать. В этот раз произошло то же самое.

— Да, молодой человек, вам сказали правду: я был при Фонтенуа, и немногие видели то, что видел я, потому что сражение было ужасное, и тех, кто участвовал в нем, осталось теперь уже немного…

И кавалер начал нескончаемый рассказ о маршах и контрмаршах французов до сражения, о храбрости и искусстве Морица Саксонского, о значительной роли, которую сыграл королевский дом в выигрыше сражения. Достославная эпопея еще не подходила к концу, когда они дошли до прогалины; несколько человек, вооруженных ружьями, прятались за деревьями; это была линия стрелков.

Тотчас кавалер перестал говорить и вспомнил о своей обязанности по отношению к госпоже. Когда он стал искать глазами, у кого бы ему спросить, где она, лесничий, по-видимому, имевший право командовать охотой в этой части леса, вежливо приблизился.

— Господа, — сказал он шепотом, — вам не следует стоять на виду; вы можете потревожить зверя, который спрятался в этой чаще.

— Хорошо, хорошо, — отвечал кавалер, отступая на несколько шагов, — мы ищем графиню де Баржак и барона де Ларош-Боассо; где они теперь?

— Они сейчас проехали лес и должны быть у Четырех Углов.

Моньяк, сделав знак Легри, хотел отправиться в назначенное место, но лесничий остановил его.

— Не сюда, кавалер; вы расстроите стрелков и рискуете получить пулю… Барон решительно запретил переходить эту границу; вам надо идти через Красный Холм.

Моньяк подавил вздох; но он слишком хорошо понимал благоразумность этих распоряжений, а потому не мог игнорировать их и, вернувшись, предложил Легри пойти в обход.

Тот охотно согласился. Дорога была довольно долгой, поэтому Легри через некоторое время вежливо спросил:

— Разве вы не будете продолжать ваш рассказ, который так сильно заинтересовал меня, кавалер? Вы остановились на том, что ваш наваррский полк приготовлялся атаковать пост у ветряной мельницы.

Получив напоминание о своих подвигах, кавалер продолжил рассказ. Но теперь он был рассеян, озабочен, беспрестанно осматривался вокруг и часто останавливался, чтобы прислушаться. Это стало причиной того, что он запутался в бесчисленном множестве бесполезных подробностей; но неприятель все еще держался, когда оба охотника дошли до перекрестка, который назывался Четырьмя Углами.

Там они опять нашли линию стрелков. На самом перекрестке несколько слуг стерегли лошадей барона и графини де Баржак; но начальник охоты и хозяйка отправились в лес пешком, по словам слуг, уже более полчаса назад.

— В какую сторону они свернули? — спросил кавалер.

— Я не знаю, — отвечал егерь, в тоне которого было что-то насмешливое. — Мне показалось, однако, что они поднимались на гору Монадьер.

Кавалер внимательно посмотрел в ту сторону; на склонах горы деревья становились редкими, а на вершине ее растительности и вовсе не было; одни голые камни. К несчастью, белое, неподвижное облако закрывало верхнюю часть горы и не позволяло различать человеческих фигур на этом расстоянии.