Лауреаты Ленинского комсомола - Коллектив авторов

Его не повернули,

истраченные зря,

ни шашки и ни пули

того офицерья.

О том, как он шагает,

свою винтовку сжав,

доныне вспоминают

четырнадцать держав.

Лобастый и плечистый,

от съезда к съезду шел

дорогой коммунистов

рабочий комсомол.

Он только правду резал,

одну ее он знал.

Ночной кулак обрезом

его не задержал.

Он шел не на потеху

в победном кумаче,

и нэпман не объехал

его на лихаче.

 С нелегкой той дороги,

с любимой той земли

в сторонку лжепророки

его не увели.

Ему бывало плохо,

но он, упрям и зол,

не ахал и не охал,

товарищ комсомол.

Ему бывало трудно —

он воевал со злом

не тихо, не подспудно,

а именно трудом.

Тогда еще бездомный,

с потрескавшимся ртом,

сперва он ставил домны,

а домики — потом.

По правилам науки

крестьянско-заводской

его пропахли руки

железом и землей.

Веселый и безусый,

по самой сути свой,

пришелся он по вкусу

Отчизне трудовой.

ЮРИЙ ГАГАРИН

В одном театре, в темном зале

неподалеку под Москвой

тебя я видел вместе с Валей,

еще женой, уже вдовой.

И я запечатлел незыбко,

как озаренье и судьбу,

и эту детскую улыбку,

и чуть заметный шрам на лбу.

Включив приемник наудачу,

средь волн эфира мировых

вчера я слушал передачу

кружка товарищей твоих.

Они, пробившись к нам сквозь дали,

не причитали тяжело,

а только медленно вздыхали,

как будто горло им свело.

И эти сдержанные вздохи

твоих подтянутых друзей —

как общий вздох одной эпохи,

как вздох морей и вздох полей.

Я видел сквозь туман московский

как раз тридцатого числа,

как тяжкий прах к стене кремлевской

печально Родина несла.

Ты нам оставил благородно,

уйдя из собственной среды,

большие дни торжеств народных

и день один большой беды.

КРЕМЛЕВСКИЕ ЕЛИ

Это кто-то придумал

счастливо,

что на Красную площадь

привез

не плакучее

празднество ивы

и не легкую сказку

берез.

Пусть кремлевские

темные ели

тихо-тихо

стоят на заре,

островерхие

дети метели —

наша память

о том январе.

Нам сродни

их простое убранство,

молчаливая

их красота,

и суровых ветвей

постоянство,

и сибирских стволов

прямота.

СТОЛОВАЯ НА ОКРАИНЕ

Люблю рабочие столовки,

весь их бесхитростный уют,

где руки сильные неловко

из пиджака или спецовки

рубли и трешки достают.

Люблю войти вечерним часом

в мирок, набитый жизнью, тот,

где у окна стеклянной кассы

теснится правильный народ.

Здесь стены вовсе не богаты,

на них ни фресок, ни ковров —

лишь розы плоские в квадратах

полуискусных маляров.

Несут в тарелках борщ горячий,

лапша колышется, как зной,

и пляшут гривеннички сдачи

перед буфетчицей одной.

Тут, взяв что надо из окошка,

отнюдь не кушают — едят,

 и гнутся слабенькие ложки

в руках окраинных девчат.

Здесь, обрати друг к дружке лица,

нехитрый пробуя салат,

из магазина продавщицы

в халатах синеньких сидят.

Сюда войдет походкой спорой,

самим собой гордясь в душе,

в таком костюмчике, который

под стать любому атташе,

в унтах, подвернутых как надо,

с румянцем крупным про запас,

рабочий парень из бригады,

что всюду славится сейчас.

Сюда торопятся подростки,

от нетерпенья трепеща,

здесь пахнет хлебом и известкой,

здесь дух металла и борща.

Здесь все открыто и понятно,

здесь все отмечено трудом,

мне все близки и все приятны,

и я не лишний за столом.

ПЕРВАЯ ПОЛУЧКА

Как золотящаяся тучка,

какую сроду не поймать,

мне утром первая получка

сегодня вспомнилась опять.

Опять настойчиво и плавно

стучат машины за стеной,

а я, фабзавучник недавний,

стою у кассы заводской.

И мне из тесного оконца

за честный и нелегкий труд

еще те первые червонцы

с улыбкой дружеской дают.

Мне это вроде бы обычно,

и я, поставя росчерк свой,

с лицом, насильно безразличным,

ликуя, их несу домой.

С тех пор не раз — уже так случилось,

тут вроде нечего скрывать, —

мне в разных кассах приходилось

за песни деньги получать.

Я их писал не то чтоб кровью,

но все же времени черты

изображал без суесловья

и без дешевой суеты.

Так почему же нету снова

в день гонорара моего

не только счастья заводского,

но и достоинства того?

Как будто занят пустяками

средь дел суровых и больших,

и вроде стыдно жить стихами

и жить уже нельзя без них.

АЛЕНУШКА

У моей двоюродной

сестрички

твердый шаг

и мягкие косички.

Аккуратно

платьице пошито.

Белым мылом

лапушки помыты.

Под бровями

в солнечном покое

тихо светит

небо голубое.