Семейная хроника - Нина Осмоловская

То, что путь будет долгим, они поняли сразу. Поезд часто останавливался, подолгу стоя на станциях или просто на переездах, пропуская встречные, чаще всего военные или товарные, поезда. Всё новые и новые люди пытались влезть в поезд, некоторые сидели на крышах. Духота и смрад мучили людей больше всего. Разбили несколько оконных стекол, дышать стало немного легче, но ночами было холодно.

Женщины надели на себя все теплые вещи, которые успели захватить. Ольга прижимала к телу свёрток с деньгами и документами. Деньги она в последний момент успела получить в банке. Это была совсем небольшая сумма, но их могло хватить на первое время. Она боялась даже думать о них, не то чтобы достать, понимая, что, как только узнают о том, что у неё с собой деньги, их тут же украдут, а женщин ещё, чего доброго, убьют.

Запасов продовольствия хватило на два дня. Воду им приносил знакомый красноармеец, который втолкнул их в вагон и теперь взял над ними негласное шефство. Он сумел хоть как-то организовать их нехитрый вагонный быт. Ведь кроме того, что необходимо было есть и пить, надо было еще ходить в уборную. Это было самым сложным. На их счастье, в вагоне была уборная, но до неё надо было пройти полвагона, да и в ней тоже ехали люди. Опять помогал Вася, так звали их нового покровителя и друга. Он каждый раз прокладывал им путь, как ледокол, просил на время выйти пассажиров из уборной, потом они возвращались на свои места, и самым удивительным было то, что места дам не занимали, наверное, боялись Васи. За время пути они познакомились со многими попутчиками.

Ольга объясняла всем, что она учительница. Едет в Москву к детям и мужу, а Наталья Дмитриевна её свекровь. Их одежда за время пути приобрела столь плачевный вид, что они теперь мало отличались от толпы. Рядом с ними сидела простая деревенская женщина с девочкой шести лет, которую звали Настя. Первое время она сидела тихо, глядя вокруг широко открытыми от ужаса глазами, ничего не говорила, а только тихо плакала, вытирая слезы концами завязанного на голове платка, но потом освоилась, познакомилась со всеми и принялась активно помогать Васе и одному старичку Ивану Даниловичу в наведении порядка в вагоне. Мать девочки ехала в город на заработки, не имея ни денег, ни адреса, где остановиться. Мужа забрали на фронт. В деревне начались беспорядки, и она решила, что в городе ей будет легче и спокойнее.

По вагону всё время двигались люди. Кто-то входил, кто-то выходил. Все громко разговаривали. То и дело вспыхивали споры и ссоры. Кто-то отстаивал интересы революции, активно призывая встать на защиту прав рабочих и крестьян. Кто-то пытался с ними спорить, утверждая, что при царе-батюшке в России таких беспорядков не было, и надо ещё посмотреть, какая она, жизнь, будет при новых коммунистах-товарищах. Так получалось, что молодёжь была на стороне революции, а старики, то ли в силу своей мудрости, то ли в силу возрастного консерватизма, всё больше ратовали за царя-батюшку.

В вагоне было много красноармейцев. Они уже отвоевали своё и ехали в город за той красивой жизнью, что им обещали в окопах. Люди устали от дороги, от грязи, холода и голода. Им хотелось выплеснуть на кого-нибудь накопившуюся злобу, поэтому то и дело вспыхивали ссоры, доходившие до рукопашной, но бои скоро прекращались потому, что места для них просто не было.

На некоторых станциях к вагону подходили женщины, предлагая что-нибудь из съестного. Пассажиры протягивали в окно руки за хлебом или картошкой, обменивая продукты на деньги или вещи. Ольге тоже посчастливилось поменять вещи на продукты. И они с Натальей Дмитриевной наслаждались давно забытым вкусом и запахом еды.

Чем ближе они подъезжали к Москве, тем оживлённее становилось в вагоне. Все понимали, что скоро они приедут, осталось немного, зато там, в Москве, их ждёт счастливая жизнь.

Наталья Дмитриевна очень тяжело переносила тяготы их дорожной жизни. Её продуло, поднялась температура, она вся пылала от жара. Вася достал ей каких-то таблеток, но они мало помогали. Наталья Дмитриевна надрывно кашляла. Все отворачивались от неё, боясь заразиться. Ольга не знала, что делать. Она совсем растерялась в этой новой жизни, и, если бы не помощь Василия, их могли бы просто высадить с поезда.

Вот наконец и пригороды Москвы. Ольга вздохнула с облегчением. Она понимала, что в Москве их никто не встретит, никто даже не знает об их приезде, но там они будут все вместе.

Рано утром седьмого дня пути поезд медленно подходил к перрону Киевского вокзала. Город встретил их шумом, суетой. Несмотря на столь ранний час, на вокзале было многолюдно.

Вася видел, что Наталье Дмитриевне совсем плохо. Он вышел из вагона и велел Ольге ждать его, а когда через несколько минут он появился вновь, рядом шли два санитара с носилками. Они молча положили Наталью Дмитриевну на носилки и понесли к выходу. Ольга ничего не понимала. Она только бежала за санитарами, боясь потерять их из виду. Василий на ходу объяснил, что это карета «скорой помощи» и их сейчас отвезут в больницу. Вася попрощался, дал Ольге на всякий случай адрес брата, к которому он ехал, и убежал.

Наталья Дмитриевна дышала с трудом, кашель совсем замучил её, она лежала, совершенно безучастная к окружающему. Ольга сидела рядом в машине, не понимая, куда их везут. Она смотрела в окно и не узнавала Москву. Мимо проезжали грузовики с красноармейцами. То и дело раздавались глухие выстрелы. На улицах жгли костры, у которых грелись взрослые и дети. Ольга привыкла видеть московские бульвары и улицы с неспешно прогуливающимися по ним мамашам с детьми, парочками влюблённых или шумными студентами.

Сейчас же город будто спрятался, насторожился, ожидая, что же будет дальше.

Их привезли в больницу. Ольга долго не могла понять, где они находятся, и только по расположенному напротив Сухаревскому рынку поняла, что их привезли в Шереметьевскую больницу. В приёмном отделении Наталью Дмитриевну переодели, положили на другую каталку и куда-то повезли. Ольга бросилась за ней, но ей сказали, что родственников не пускают, что пациент будет в отделении терапии, а завтра вечером ей можно принести передачу.

Ольга, оставшись одна, вдруг почувствовала такую острую жалость к себе и к Наталье Дмитриевне, что, бросив чемодан, вся в слезах побежала за каталкой, умоляя взять её с собой. Она жалобно просила, обещала, что будет совершенно бесплатно ухаживать за всеми больными, на ходу придумала, что раньше была прекрасной сиделкой. Санитар устало посмотрел на неё, махнул рукой и пообещал поговорить с доктором.

Они приехали в отделение. В палатах мест не было. Коридор тоже весь был заставлен кроватями. Кто-то стонал, кто-то разговаривал, кто-то ел, сидя в постели.

Наталью Дмитриевну положили на кровать в коридоре. Ольга присела на краешек стула рядом с ней. Санитар позвал к ним доктора. Это был пожилой седовласый мужчина с бородкой клинышком, с добрыми глазами, которые смотрели поверх очков. Ольга объяснила ему, что они приехали сегодня утром из N., что у Натальи Дмитриевны никого нет, кроме неё, а у неё, кроме Натальи Дмитриевны, и что она просит разрешить ей ухаживать за свекровью. Антон Семёнович, так звали доктора, посмотрел долгим испытующим взглядом и разрешил ей остаться с условием, что она будет ухаживать и за другими больными, что платить ей нечем, но кормить её будут и даже могут выделить место за ширмой, где она может спать. Работать она будет в качестве сиделки и подчиняться во всем старшей сестре Тамаре Павловне.