Афганский компромат - Анатолий Гончар

— Федор! — окликнул он его. — Держи. — Ефимов протянул палку: — Спасибо!

— Да оставляйте у себя. — Боровиков, продолжая тяжело дышать после спуска, озирался по сторонам в поисках места, куда бы плюхнуться. — Мне и одной достаточно.

— Держи, Федя. Я себе куплю.

— Да зачем? Пусть у вас останется, — попробовал отмахнуться Боровиков.

— Федь, я хочу себе купить. Штука полезная. Она и потом когда-нибудь пригодится. Последний раз, что ли, на горную подготовку приехали?

— Ну, разве что так. — Федор перестал настаивать на своем, скинул рюкзак, уселся на него.

Почти тут же вниз скатился тяжело отдувающийся Трясогузкин. Он сумел затормозить менее чем в полуметре от Боровикова, обернувшегося на шум, и, тяжело дыша, принялся вытирать ладонью пот, обильно текущий по лицу.

— Ты обалдел? — осведомился Федор и недовольно покосился на него.

— Уф, нормально… — Михаил попятился, оглядываясь по сторонам, выискивая место, куда бы приземлить свою задницу.

— Наберут в армию по объявлению всяких там!.. — буркнул Федор.

— Сержантов, — не остался в долгу командир группы.

— Сержанты нормальные, а вот лейтенанты пошли — без слез не взглянешь, — не унимался Боровиков.

— Кто бы говорил! — буркнул Трясогузкин и умолк, вроде как собираясь с мыслями.

Ефимов поглядел на них, с укоризной покачал головой и заявил:

— Вам не надоело? Вместо того чтобы лаяться, лучше бы вы оба перешли на другую сторону дороги. А то какой-нибудь камень покатится… — Сергей не договорил.

Сверху послышались предостерегающие крики. Здоровенный булыжник, с грохотом осыпая мелкий щебень, скатился с откоса, запрыгал по траве и вывалился на дорогу.

Старший прапорщик, не ожидавший столь скорого подтверждения своих опасений, тихо пробормотал:

— Что и требовалось доказать.

— Чтоб его!.. — Боровиков выругался, поднялся с насиженного места, подхватил рюкзак и пошел подальше от участка, где все еще продолжался спуск.

Ефимов глядел ему вслед и, несмотря на усталость, улыбался. Сегодняшний день оказался удачным. К нему вновь вернулась уверенность в своих силах.

Новость о том, что ротный слабанул, не вывез на восхождении, в тот же вечер со скоростью света разнеслась по комнатам, облетела всех и каждого. Бойцы муссировали подробности. Они знали, и как сдох ротный, и как некрасиво повел он себя перед гражданским инструктором. Присутствие постороннего человека при почти семейных разборках особенно возмущало спецназовцев.

Кто-то злорадствовал:

— Так ему, чмырю, и надо!

Кто-то посмеивался:

— На нас орал, мол, пусть только кто-то сдохнет! Не опозорьтесь, меня не подведите. А сам!..

Капитан Кречетов действительно оказался первым, кто сошел с дистанции. Почему так произошло, оставалось только гадать. Возможно, он переусердствовал на первом восхождении, но не придал этому значения. Не исключено и другое. Ведь в то время, когда весь личный состав уходил на занятия и там понемногу втягивался в нагрузки, ротный оставался в гостинице и занимался бумажной волокитой. Вероятно, тут было и что-то еще.

Но что случилось, то случилось. Эта беда прилично ударила по командирскому авторитету капитана Кречетова. С горы его непререкаемого лидерства скатился первый камушек.

Пока все дружно мусолили произошедшее, Ефимов раздумывал над тем, что будет, если рухнут железная дисциплина и жесткая иерархия, установленные ротным в подразделении? Такое вполне могло произойти. Ведь лидерство капитана не в последнюю очередь держалось на зыбком авторитете — превосходстве его физической силы.

Но грешить и обижаться ему было не на кого. Кречетов сам загнал себя в эту ловушку. Им же самим это некогда и было заведено. В тот момент, когда существовала возможность выбирать путь, ведущий к лидерству, он пошел по самому легкому из них. Капитан выбрал культ силы, которой ему не надо было занимать. По прошествии времени бойцы возмужали, окрепли. Возраст ротного перевалил за тридцать и, кто бы что ни говорил, начал давать себя знать. Этот путь, прежде самый легкий для командира, начал не хило бить по нему самому.

Все это Ефимову очень не нравилось, но что-либо изменить было вне пределов его возможностей, да и поздно уже.

Сергей с тяжелым сердцем забылся и почти сразу окунулся в тревожный сон.

Если бы у него имелись крылья, самые плохие, хоть сломанные, то он обязательно нашел бы в себе силы и полетел. Но таковых не было.

Толчок ногой, ожидание взрыва, короткий миг полета над землей. Тело сжимается в ожидании очередного соприкосновения с почвой. И вот уже следующая нога касается опоры и отправляет тебя вверх. Скачок, новое зависание в воздухе, неумолимо приближающаяся земля. Новое соприкосновение с твердой опорой, толчок, мимолетное облегчение от того, что и на этот раз пронесло, и новое ожидание.

Все происходит неимоверно быстро. Мысли и движения уже не поспевают друг за другом. Жар разливается по всему телу. Легкие — разрывающиеся меха, сердце — давящий скоростной пресс.

Так быстро он бегал только однажды в жизни, когда мчался к своим, которые его не видели, и боялся, что когда те наконец заметят человека, то в темноте могут принять за противника. Как же длинны оказались эти пятьдесят метров, гарантированно уводившие Ефимова за пределы минного поля! Везение, удача, иначе не назвать, вели сегодня Сергея под руку. Наверняка давно можно было бы остановиться, но он бежал и бежал.

Наконец-то Ефимов почувствовал под ногами твердую каменистую поверхность. Он замер и, обливаясь потом, повалился на нее в полном изнеможении.

Легкие хрипели, сердце колотилось как бешеное. По мышцам разливалась предательская слабость. Ефимову хотелось немного полежать. Минут пять, нет, десять, пятнадцать, полчасика.

«Надо идти», — решил Сергей, встал и огляделся по сторонам.

Светало. Отчетливо проглядывались недалекие сопки. Прапорщик вытер со лба пот и, держа оружие наготове, быстро зашагал в нужном направлении. Получалось, что теперь идти ему было ближе ко второму бронетранспортеру.

— Стой, кто идет? — Бдительный часовой окликнул Ефимова еще издали.

— Свои, — отозвался он, и тут же загремел откидывающийся люк.

Видимо, экипаж не спал. По броне застучали каблуки. Затем кто-то спрыгнул на землю.

Навстречу Ефимову шагнул сержант.

— Товарищ прапорщик, где вы так долго?.. — недовольно пробухтел встревоженный Юрасов.

— Я же говорил, что надо провести рекогносцировку на местности.

— Но не до утра же!

— Как получилось…

— Толк-то хоть есть?