Кон-Тики - Тур Хейердал

Китовая акула плавала вокруг нас меньше часа, но нам этот час показался за десять. В конце концов Эрик – он стоял на корме, держа в руках гарпун длиной в 2,5 метра, – не выдержал и, подбадриваемый легкомысленными выкриками, занес свое оружие для удара. Вот голова акулы медленно скользнула под угол плота… В ту же секунду Эрик изо всех своих могучих сил ударил гарпуном вниз, прямо в хрящевой череп гиганта. Прошло несколько секунд, прежде чем до акулы дошло, что случилось. Вдруг ленивый дуралей, как по мановению волшебной палочки, превратился в сплошной сгусток железных мускулов, зашуршал по доскам линь, в воздух взметнулся каскад брызг – это гигант нырнул и ринулся вглубь. Три человека, которые стояли ближе других, были сбиты с ног линем, причем у двоих остались сильные ссадины и ожоги. И хотя линь был толстый, рассчитанный на немалую нагрузку, он, зацепившись за борт, лопнул, как бечевка. Тут же метрах в двухстах от нас к поверхности всплыл обломок гарпуна. Стая испуганных лоцманов сорвалась с места и ринулась вдогонку за своим господином и повелителем. Мы долго ждали, что чудовище вернется и обрушится на нас, словно взбесившаяся подводная лодка, но китовая акула больше не показывалась.

Когда произошла эта встреча, наш плот, увлекаемый на запад южным экваториальным течением, находился примерно в 400 морских милях к югу от Галапагосских островов. Коварные течения остались в стороне, но архипелаг напоминал нам о себе: мы видели огромных морских черепах, которые забираются далеко в океан. Так, однажды мы заметили здоровенную черепаху, она отчаянно вертела головой и одним ластом. Ее приподняло на гребне волны, и в толще воды под ней замелькали зеленые, синие, желтые пятна: черепаха вела смертный бой с корифенами. Но бой, судя по всему, носил односторонний характер. Полтора десятка большеголовых красочных рыб атаковали шею и ласты черепахи, стремясь взять ее измором. Исход был предрешен, ведь она не могла без конца прятать свои конечности в панцире.

Заметив плот, черепаха нырнула и, преследуемая поблескивающими рыбами, направилась к нам. Подошла вплотную и только хотела взобраться на борт, как заметила нас. Будь у нас больше сноровки, мы легко могли бы набросить аркан на громадный панцирь, пока он тихо скользил мимо плота. Но мы слишком долго таращили глаза на черепаху, и, когда мы приготовили аркан, она уже обогнала плот. Мы живо спустили на воду надувную лодку, и Герман, Бенгт и Торстейн бросились в погоню на этой скорлупке, которая была чуть больше преследуемой дичи. Наш стюард Бенгт в мечтах уже видел множество мисок с мясом и изысканным черепаховым супом. Но чем сильнее они налегали на весла, тем быстрее плыла черепаха. А когда они отошли от плота метров на сто, черепаха вдруг бесследно исчезла. Ничего, хоть сделали доброе дело: когда желтая лодчонка запрыгала обратно по волнам, все корифены ринулись за ней. Они кружили возле новой «черепахи», и самые смелые норовили цапнуть весла, которые разгребали воду совсем как ласты. А миролюбивая морская черепаха благополучно ушла от всех коварных преследователей.

Повседневная жизнь и эксперименты. – Питьевая вода для плотогонов. – Картофель и тыква – ключи к секрету. – Кокосовый орех и крабы. – Юханнес. – Мы плывем по ухе. – Планктон. – Съедобное пламя. – Дружба с китами. – Муравьи и морские желуди. – Домашние животные под водой. – Наш спутник – корифена. – Ловля акул. – «Кон-Тики» становится морским чудовищем. – Лоцманы и прилипалы в наследство от акулы. – Летающие кальмары. – Неизвестный посетитель. – Водолазная корзина. – С тунцами и бонитами в их родной стихии. – Ложный риф. – Шверт подсказывает разгадку. – На полпути

Шли недели. Мы не видели ни судов, ни обломков – никаких признаков, того, что, кроме нас, на свете есть еще люди. Весь океан – наш, все пути открыты, кругом безбрежный простор, и сам небосвод словно излучал мир и приволье.

Соленые брызги и чистая синева будто омывали нам душу и тело. Здесь, посреди океана, большие проблемы казались маленькими, надуманными. Только стихии были реальностью. А стихиям не до нашего плота. Или, может быть, он был для них частицей природы, ничуть не нарушающей гармонии моря, покорной волнам и течениям, как морские птицы, как рыбы. Из грозного врага, который с ревом кидался на нас, стихии стали надежным другом, они неутомимо, упорно увлекали с собой наш плот. Ветер и волны толкали нас, океанское течение тянуло нас – прямо к цели.

Попадись нам в океане судно, пассажиры увидели бы, как плот плавно переваливает через длинные валы, сморщенные барашками, и наполненный пассатом тугой оранжевый парус глядит туда, где Полинезия.

На корме они бы увидели человека – полуголого, смуглого, бородатого, – который то воевал с длинным рулевым веслом, подтягивая потрепанные фалы, то дремал на солнышке, сидя верхом на ящике и лениво подталкивая весло пальцами ноги.

Если это был не Бенгт, его скорее всего можно было найти в дверях каюты, где он лежал на животе, углубившись в один из семидесяти трех томов своей библиотеки. А вообще мы назначили его стюардом, это он отмерял нам дневной паек. Герман в любое время суток мог оказаться где угодно – то с метеорологическими приборами на мачте, то с подводными очками под плотом, где он проверял шверт, то за кормой, в надувной лодке, где он занимался воздушными шарами и какими-то непонятными приборами. Он был у нас начальником технической части и отвечал за метеорологические и гидрографические наблюдения.

Кнют и Торстейн без конца возились со своими отсыревшими сухими батареями, паяльниками и схемами. Вся их военная сноровка была нужна, чтобы заставить нашу маленькую радиостанцию работать наперекор соленому душу и сильной росе, меньше чем в полуметре над водой. Каждую ночь они поочередно дежурили и посылали в эфир наши рапорты и метеосводки. Случайные радиолюбители принимали эти сообщения и передавали дальше – в метеорологический институт в Вашингтоне или по другим адресам.

Эрик чаще всего латал парус, или сращивал канаты, или вырезал деревянные скульптуры, или рисовал бородатых людей и удивительных рыб. Точно в полдень он вооружался секстантом и взбирался на ящик, чтобы поглядеть на солнце и высчитать, сколько мы прошли за сутки. Сам я прилежно заполнял судовой журнал, составлял рапорты, собирал пробы планктона и рыб, снимал кинофильм. Каждый отвечал за свой участок и не вмешивался в дела других. Менее приятную работу, вроде рулевой вахты и дежурства на кухне, распределяли поровну. На руле каждый стоял по два часа днем и столько же ночью. Все по очереди были коками. Обязательных правил и постановлений было немного: на ночной вахте непременно обвязываться канатом, спасательная веревка должна всегда висеть на месте, стряпать и есть только на палубе, по нужде ходить на самый край кормы. Когда возникал важный вопрос, мы по примеру индейцев созывали общее собрание и принимали решение сообща.

День на борту «Кон-Тики» начинался с того, что последний ночной вахтенный будил кока, который спросонок выбирался на увлажненную росой и залитую утренним солнцем палубу и начинал собирать летучих рыб. В отличие от полинезийцев и перуанцев мы не ели рыбу сырой, а жарили ее на маленьком примусе, который стоял на дне ящика, прочно привязанного к палубе у входа в хижину. Вся наша кухня помещалась в этом ящике. Каюта заслоняла его от юго-восточного пассата, и, только когда ветер и волны слишком уж небрежно подбрасывали плот, случалось, что ящик загорался. А один раз кок задремал, и кухня запылала ярким пламенем, которое перебросилось на хижину. Дым просочился сквозь стену внутрь, и пожар был мигом потушен, благо за водой на «Кон-Тики» было недалеко идти.