Поединок соперниц - Симона Вилар

Но дела снова звали меня, и я отправлялся в путь. Эти земли только начинали оживать после мятежей и войн. Норманнов тут встретили сурово, и саксы жестоко поплатились за это. До сих пор тут и там виднелись развалины старых саксонских бургов, наполовину заросшие травой и ежевикой. Однажды я издали видел знаменитую кремневую башню вождя саксов Хэрварда Вейка. Саксы гордились его памятью, но я дал себе слово, что, пока я у власти, не позволю раздорам вновь принести смерть и разруху в Норфолк.

Как я вскоре понял, это совсем не просто.

Самые упрямые из саксов продолжали воспитывать сыновей в старых традициях. Они не признавали никаких нововведений, гордились былой славой и мечтали возродить прежние обычаи и свободы. И на меня, как на оказавшегося у власти сакса, они имели определенные виды.

Кое-кто из старой саксонской знати навещал меня во время моих наездов в Незерби. Смотрелись они живописно, однако мне, побывавшему при многих дворах Европы, казались дикими: в меховых накидках, с множеством золотых украшений, в еще дедовских длинных туниках с вышитыми полуязыческими символами. Часто они ходили голоногими, в грубых башмаках, с оплетавшими голени крест-накрест ремнями. Они носили длинные бороды и гривы волос, стянутых вокруг чела чеканными обручами наподобие корон. Я, в своей нормандской одежде, казался иноземцем среди них. Но я соблюдал старые обычаи и принимал их, как и положено высокородному эрлу [24]. Подавал им чашу дружбы, первым делал глоток, дабы гости удостоверились, что вино не отравлено, а потом ее пускали по кругу, отпивали по глотку, клянясь друг другу в вечной дружбе.

Риган всегда знала, что делать. Стол накрывали обильно, но без затей, никаких изысканных блюд, а все по старинке — огромные обжаренные телячьи ноги, норфолкская кровяная колбаса, свиные отбивные. Все это была грубая, плохо перевариваемая еда, тяжелая для меня, принесшего с Востока привычку к небольшим порциям мяса со значительным добавлением овощей. Но мои гости были довольны, хвалили меня за то, что я почитаю старые обычаи, хотя и попрекнули тем, что я стал шерифом у норманнов — герефой, как они называли меня на саксонский лад. И ворчали, что выслуживаюсь перед завоевателями.

— Но ведь меня назначил сам король, — возражал я. — А даже вы не можете отрицать, что Генрих Боклерк является помазанником Божьим.

Да, мои гости были саксами старой закалки — из тех, кто и спустя годы не смирился с поражением Гарольда Годвинсона, а только и ждет случая схватиться за меч и сразиться с врагом — даже без надежды на победу. Возможно, в глубине души я и уважал их мужество, но куда сильнее меня раздражало их упрямство. Это были закоренелые смутьяны, но все же люди одного со мной племени. Они словно нарочно выставляли напоказ свою грубость, громко чавкали, пили так, что быстро пьянели, бросали кости под стол или в прислуживающих рабов, шумно рыгали и испускали газы. Я знал их старые привычки — наесться до отвала и напиться до помутнения рассудка.

Главным и наиболее почитаемым из них считался Бранд сын Орма. Он был богаче остальных, и здравомыслия у него имелось побольше. Огромного роста, с буйной светлой шевелюрой и тучный до изумления. Его маленькие уши едва виднелись из-за толстых, всегда красных щек, а брюхо мешало пройти, когда все садились за стол. Говорил он глухим важным басом и очень гордился, что ведет род от данов, которые правили в Дэнло еще во времена короля Альфреда Великого.

— Мы испокон… веков владели… этой землей, — гордо произносил он, хотя его речь порой и прерывалась самой вульгарной икотой. — Ты, Эдгар Армстронг, ученый человек и наверняка знаешь… какими великими были англы… при старых королях. Так выпьем же за них!..

Рядом с Брандом сидел молодой Альрик из Ньюторпа. Толкая в бок своего деда Торкиля, сражавшегося еще в битве при Гастингсе, он уговаривал его поведать «о той славной битве».

С какой стати он называл ее славной, если саксы потерпели в ней поражение? Но я вежливо слушал: и о том, как саксы под командой Гарольда Годвинсона окопались на холме, и о том, как Вильгельм Ублюдок обманом выманил их оттуда, а нормандская конница обрушилась на героев, неся смерть и разрушение, и как пал в своей последней сече король Гарольд, когда вражеское копье пронзило ему глазницу. Все это я знал наизусть, но почтительно внимал речам седого, как лунь, патриарха и вместе со всеми бил кубком о стол и выкрикивал славу Гарольду Годвинсону. А почему бы и нет? Гарольд был моим дедом по матери, да к тому же действительно одним из лучших саксонских королей.

Молодой Альрик указывал в мою сторону.

— Смотри, дедушка, вот сидит внук славного Гарольда Годвинсона.

Старый Торкиль ошеломленно таращил на меня выцветшие голубые глаза. Он был очень стар и порой плохо понимал, что творится вокруг. Но для саксов он служил живой реликвией, соратником Гарольда. Старик отлично помнил все, что происходило в дни его молодости, но новые вести забывал тотчас, как услышит. Поэтому он никак не мог взять в толк, отчего это Альрик величает меня внуком короля Гарольда, если я ни дать ни взять нормандский барон.

Сам Альрик мне нравился. Я знал его как рачительного хозяина, приветливого соседа и любящего мужа. В свои девятнадцать он уже шесть лет как был обвенчан с маленькой резвушкой Элдрой. Жили они в дружбе и согласии, хотя детей Бог им не дал. Но люди говорили, что супруги еще достаточно молоды и успеют обзавестись целым выводком сыновей. Глядя сейчас на Альрика, я не понимал, что втянуло его в эту буйную компанию. По натуре он был мягок, да и внешность имел по-женски нежную — невысокого росточка, с золотистыми кудрявыми волосами, красивыми чертами лица, но весь в веснушках, свыше всякой меры.

Но самым дерзким и опасным среди саксов был, конечно, Хорса из Фелинга. Хорса оказался моим ровесником, и мне трудно передать, что я почувствовал, когда увидел его впервые. Он поразительно походил на моего отца. Этот хищный ястребиный нос, эта манера чуть кривить рот в усмешке, эти залысины на высоком лбу. Я гнал от себя подобные мысли, зная, что мать Хорсы, леди Гунхильд, слывет очень достойной и почтенной женщиной, но со сходством ничего поделать нельзя. И выходило, что нас зачали почти в одно время.

Оттого-то Хорса и привлекал мое внимание. Сильный, плечистый, но жилистый и подвижный, он казался настоящим хищником. Даже в его чуть раскосых рыжих глазах проглядывало что-то от опасного животного.

Хорса был неплохо образован, а наши старые песни и сказания знал назубок. Он поднимался за столом, сжимал в руке окованный серебром рог и начинал декламировать:

При этом Хорса выразительно глядел на меня. Да и не только он. Все они смотрели на меня горящими взорами, решив, что я должен стать новым Беовульфом [26], вести их в бой против нечисти — норманнов, и тогда они будут готовы отдать за меня жизнь. Что ж, это их мнение. Я не разубеждал их, но и не поддерживал. Просто слушал Хорсу, попивал эль, видел, как на глазах этих суровых закостенелых варваров наворачиваются слезы.