Слово говорящего - Олег Котенко

— Как это?

— Я не верю тебе.

— Нет времени. Хотите умереть — пожалуйста.

Кагэро понял, что деваться все равно некуда. Нырнул в черную дыру. Больно ударился коленом. Сверху посыпались мелкие камешки. Темно было, хоть глаз выколи. Кагэро осторожно сделал шаг вперед, другой и… Наткнулся на земляную стену. Вправо, влево — то же самое. В груди поднялась ярость. Он рванулся назад, но не успел. Оборотень привалил к дыре большой камень.

— Сюда, сюда! — послышался заглушенный толщей камня и земли крик.

Кагэро изо всех сил сжал зубами свою руку — ярость искала выхода.

Его принесли в селение, связанного по рукам и ногам. Руки связали за спиной, да веревку, шедшую от рук, обернули петлей вокруг шеи. Так Кагэро мог дышать, только сильно запрокинув голову. Его бросили на землю и лишь тогда развязали руки.

— Помнишь уговор? — притворно вежливо поинтересовался Мудзюру.

— Не было никакого уговора, — Кагэро сказал, будто плюнул. — Не было!

Мудзюру покачал головой.

— Отведите, — приказал он.

Кагэро увидел большую круглую площадку, огороженную деревянной решеткой. Впрочем, ее не сломаешь, слишком толстые прутья. Его втолкнули внутрь через подобие двери, предварительно освободив ноги. Он постоял на месте, пока восстановилось кровообращение в ступнях. За это время вокруг решетки собралось почти все селение, не было только детей. Вероятно, то, что здесь сейчас произойдет, не для детских глаз. Кагэро внутренне сжался.

Правда, все стало ясно, когда к ограде подвели собак на коротких поводках. Пять огромных псов. «Оборотни, — подумал Кагэро. — Ну и ну…»

Собак впустили внутрь через то же отверстие, которое тут же закрыли так, что и не выбьешь прямоугольный кусок решетки. Псы встали полукругом. Кагэро медленно отошел к стенке. При нем не было никакого оружия. В глазах псов зажглись красные огоньки.

Они бросились все разом. Кагэро закрыл лицо руками, но какие руки могут устоять против собачьих зубов? Он закричал. Так дико, как не кричит даже упавший на острые камни зверь. Псы рвали его живьем, а сознание отчаянно цеплялось за тело…

Во все стороны летела кровь, куски мяса. Конечно, псы не хотели есть, они хотели только убить. Затрещали кости. Кагэро уже просто не мог двигаться. От него осталось только сознание, остальное… И когда солнце почернело, он бы вздохнул — с облегчением, — но грудь его была разорвана, легкие прокушены. Стрела боли пронзила его с новой силой, когда челюсть пса сомкнулась на сердце. И после этого все закончилось.

Пришла тьма.

На лицо упал первый солнечный луч, прошедший путь от окна к спящему, и император проснулся.

Проснулся впервые за всю свою жизнь по-настоящему. Всю жизнь дремал, а сейчас… сейчас накатила необычная свежесть, жажда действия. И все эти правила показались вдруг настолько ничтожными, что императору захотелось тут же о них забыть и вообще отменить.

Отменить! Великолепная мысль! Почему бы не ввести в обращение такие правила, какие ему нравятся больше? Да не в том дело, какие нравятся, а какие не нравятся. Те, которые будут правильными.

Конечно, никто не согласится, потому что на протяжении веков именно это считалось правильным. Но это утро, и это солнце, и небо… Все это вселяло в императора такую уверенность в том, что все, что он сделает, обязательно получится… Он улыбнулся и сказал сам себе:

— Император Госага изменит мир!

Сказал просто так, чтобы вплести свой голос в мешанину звуков, которые доносились с улицы. И немного боялся, что голос нарушит гармонию, но нет… Госага мог вздохнуть с облегчением.

Вздохнуть, встать, повернуться к зеркалу…

…и на миг перестать быть собой. Телом овладела дикая боль, она заставила мышцы свернуться в судороге, а кровь погнала по сосудам с такой силой, что, кажется, вот-вот лопнут. И только на одно мгновение Госага увидел, что его глаза стали зелеными. Потом, позже, к ним вернулся обычный цвет, но за это мгновение в его памяти — именно памяти! — появилось столько новых образов, звуков, что хватит на целую жизнь.

И некоторые из этих воспоминаний вызвали тошноту.

Особенно последнее.

От такого Госага вообще чуть не потерял сознание. Он никогда не видел, чтобы людей казнили таким способом, а это была именно казнь. Но одно дело видеть, а другое… испытать это на себе, особенно, когда жизнь и сознание держатся в тебе до последнего. Вернее, когда их держат…

Потом снова пришла боль. И с новой силой хлынули воспоминания. Они рвали мозг императора на части. И еще помимо всего этого появилось новое для него ощущение. Старая, привычная личность — император Госага, которого с детства называли потомком богини Аматэрасу — стала растворяться. А на ее место приходила новая, совершенно чужая, молодая, яростная натура. Император оказался разорванным пополам; одна из половин медленно увеличивалась в размерах…

…Кагэро очнулся и не почувствовал своего тела. Вокруг было темно, лишь кое-где вспыхивали разноцветные звезды, которые, впрочем, тут же и гасли.

Потом тьма пришла в движение. Завертелась, свернулась в подобие шара, растянулась, стала еще меньше. Вокруг Кагэро образовался черный, плотный кокон. Через некоторое время он почувствовал дыхание. И вместе с этим пришла обычная плотность рук, ног, туловища. Слушалось тело, правда, нехотя, мышцы одеревенели.

А потом вернулась память.

И когда к Кагэро вернулась способность мыслить, он понял, что обрел новую жизнь. Или обретает. Это невозможно, но… Хотя очень может быть, что окружающее и есть та самая загробная жизнь, о которой столь много говорят.

Темнота стала бледнеть. Сквозь ее полог проступали контуры предметов. До ушей добрался шум, из которого так же медленно выделялись отдельные звуки.

Наконец ему надоело ждать. Кагэро чувствовал в себе достаточно силы, чтобы попробовать. И он попробовал. Белый луч вырвался из его лба и ударился в стенку кокона. Тотчас же в стороны поползли трещины. Серая уже оболочка быстро разваливалась.

Кагэро обнаружил, что лежит в постели, весь мокрый от пота. И жутко уставший. Усталость как от болезни или длительного приступа. Тело требовало сна, хотя сознание было вполне работоспособно. Странное противоречие.

Пришлось уснуть.

Проснулся он скоро, не проспав и до полудня. Боль в голове утихла, но Кагэро чувствовал себя не в своей тарелке. Не в своем теле. Прежняя личность императора забилась куда-то в глубокий-глубокий закуток и там жалобно поскуливала. Сейчас она обессилена, сражена ударом, но придет время и…

Поэтому надо успеть.

Кровь хлынула Кагэро в голову. Сердце радостно заколотило о ребра. Вот оно, наконец-то! Он моментально все понял и простил Мудзюру — ведь это он осуществил мечту Кагэро, хотя помощи не обещал. Обещал не помогать. И радость пошла на убыль.