Солнечный ветер - Валерий Рощин

– Знакомо, – кивнул Сергеев, отправляя опустевший тюбик в мусороприемник. – Мне тоже посчастливилось пройти через эти адовы дела…

Около часа назад закончилась процедура стыковки, прошедшая без замечаний и накладок. После доклада в ЦУП экипаж получил распоряжение в аварийную станцию не соваться. «Отдыхать! – однозначно приказал руководитель. – Сначала полноценный обед, затем четыре часа сна. А люки откроете на свежую голову».

Пришлось расслабиться и выполнять волю начальства.

– Так вот, – продолжал Ритвицкий. – Я в начале того марафона не верил, что осилю и половину специалистов в белых халатах – спортом в школе занимался, но особенно крепким здоровьем не отличался. Тем не менее дело потихоньку двигалось: одного врача прошел, второго, третьего… И чем ближе я оказывался к заветной печати председателя медкомиссии с единственным словом «Годен», тем сильнее одолевало волнение. Когда пошел на штурм последнего доктора, называвшегося «психотерапевт», – руки тряслись, а в глазах вспыхивали звездочки. Помню, захожу в кабинет – за столом сидит ученая седая бабуля лет шестидесяти. На носу пенсне, на столе известный молоточек. От приятелей уже знаю: валит даже не через одного, а троих из четверых.

– Постой, постой… – наморщил Сергеев лоб, – ее не Анной Ильиничной звали?

– Точно, Анна Ильинична! Ваш курс тоже пострадал от ее провокаций?

– От ее принципиальности многие страдали. Но вообще-то этой правильной женщине следует сказать спасибо.

– За что?

– За то, что среди выпускников нашего училища практически не встречаются психопаты.

Ритвицкий с готовностью согласился:

– А ну в этом смысле, конечно…

Тандем «Салют» – «Союз» уже не вращался, а был сориентирован строго по полету. Когда зеленый транспарант оповестил об успешном финале стыковки, Сергеев поработал рулевыми двигателями корабля и успокоил вращение.

Далее последовало указание из ЦУПа дистанционно проверить состояние «Салюта». Эту задачу экипаж выполнить не сумел. Электросистема станции не функционировала, ни один из датчиков не отзывался, и получить информацию о состоянии внутренней атмосферы «Салюта» не представлялось возможным. «Не беда, – решил Сергеев. – Наденем скафандры, вручную откроем клапан для выравнивания давления в станции и нашей «бытовке», а после займемся люком».

– И как же она тебя встретила? – прицепил себя ремнями к стене Сергеев.

– Никак. Постучал, вошел, положил на стол медицинскую карту. А этот божий одуванчик на меня ноль эмоций – сидит и что-то в журнале чернильной ручкой царапает. Ну, я постоял с минуту, решил присесть на стул. А она, не отвлекаясь от писанины: «Нехорошо, молодой человек, садиться без разрешения». Я пробормотал извинение, встал. Бабуля переключается на мою карту; посмотрев записи других врачей, открывает нужную страничку и начинает писать, бубня под нос: «Легко поддается влиянию…» Я аж дышать перестал от возмущения. «Позвольте, – говорю, – но вы же меня сами согнали со стула!» А она пишет себе дальше и, не отрывая носа от карты, приговаривает: «Не приемлет критику. Вспыльчив. Агрессивен…»

Сергеев посмеивался. За несколько лет обучения в высшем авиационном училище он наслушался историй об этой врачихе, но сегодня впервые встретился с одним из пострадавших.

– Тебе весело, а у меня в ее кабинете коленные суставы стали отказывать, – проворчал Ритвицкий. – Стою и думаю: «Капец моей мечте. Не носить мне красивой летной формы, не бороздить просторы Пятого океана и не сводить с ума девчонок». В общем, повесил нос и молча жду своей участи. А она, представляешь, выводит буковки в карте и опять гундосит, в точности описывая мое состояние: «Склонен к излишней самокритике. Легко впадает в отчаяние и депрессию…» Уже чуть не плача, я догадываюсь, что она в данный момент пишет обо мне какую-то гадость и через несколько секунд скажет: «Все, парниша, канай отсюда. Нам такие не нужны…» Лихорадочно соображаю, как ее разжалобить. Может, рассказать про тяжелую форму свинки? Или про падение с той самой березки, что во поле, под ветром склоняясь, растет?.. И прям нутром чувствую, как бабка на все мои уловки ответит: «Верю, верю. И про тяжкое детство, и про деревянные игрушки, и про то, что сахар на голове кололи. Только сути это не меняет – ты обыкновенный идиот безо всяких оговорок и оправданий. Пшел вон…»

Ритвицкий настолько точно и красочно передавал пережитые в тот далекий день эмоции, что Александр не мог сдержаться и хохотал во весь голос.

– Так, я не понял, – всплеснул руками рассказчик. – Ты задал вопрос, чтобы услышать ответ или для «просто поржать»?

– Я же не знал, что услышу такое, – продолжал смеяться командир. – Ладно, не томи – давай дальше.

– Дальше… Дальше у меня в голове вдруг появилась секунд на пять цветная картинка. Ну, такая, знаешь… будто нарисованная акварелью или пастелью – красочная, нарядная, но слегка размытая. Бабулька на этой картинке была вовсе не злая, а добрая: улыбалась и отдавала мне медицинскую карту.

– Ого! А как же вышло на самом деле? – серьезно поинтересовался Сергеев.

– Картинка пропала. Я больше не вякал и стоял с поникшей башкой – представлял, как вместо записи «Годен» бабуля вызовет санитаров, и те, упаковав меня в смирительную рубашку, поволокут по коридору на потеху всем остальным абитуриентам. И тут, представляешь, она в точности как на той картинке поднимает взгляд, протягивает мне карту и с хитроватой усмешкой говорит: «Иди уж, страдалец, готовься к экзаменам. Годен…»

– Стало быть, акварельное видение оказалось пророческим?

– Попало в самую точку, – намереваясь отдохнуть, сложил Ритвицкий руки на груди. – Я в той акварели даже старческое лицо Анны Ильиничны рассмотрел. И улыбку хитрющую с задорным огоньком в глазах.

– Занятно, – качнул головой Сергеев. – А эти твои пророчества всегда появляются в виде размытых красочных рисунков?

– Не всегда. Яркие, цветные, с четким изображением приходят крайне редко, но зато ошибки после них практически исключены. Чаще картинка размыта, краски бледны, и выглядит так, будто находится не рядом, а на некотором отдалении, да еще за слоем утренней дымки. В этих случаях приходится серьезно напрягать извилины и додумывать детали. Ну а в большинстве случаев я вижу простое черно-белое изображение, где вообще сложно что-либо понять. Неясные фигуры с меняющимися контурами, плавающие и исчезающие блики, а вместо дымки – довольно плотный туман.

– По состоянию станции можешь что-нибудь сказать?

Прикрыв глаза, Рита помолчал. Потом со вздохом выдал:

– В ближайшие двенадцать часов там ничего страшного не произойдет. Кислятиной только будет вонять.

– Остаточный запах гари?

– Типа того.

– Это ерунда. А с остальным мы разберемся. Ладно, давай, Влад, вздремнем перед работой…

* * *

Спали ровно два часа. Протерев лица влажными салфетками, выпили по несколько глотков черного кофе и, помогая друг другу, облачились в скафандры.