Рояль под елкой - Алиса Лунина

«Ладно, позвоню, хватит рассуждать. В конце концов, ему надо было думать раньше. Когда в постель ложился. Думать о том, что от этого иногда бывают дети. И они потом вырастают. И, представьте, чего-то ждут от своих родителей и даже имеют на это какие-то права…

Позвоню. Хотя бы из духа противоречия! Тоже пусть не расслабляется, а то хорошо устроился, папаша!»

Действовать из духа противоречия Лера начала еще в детстве. Она быстро просекла, что к чему, и стала поступать «наоборот», назло окружающим, благодаря чему выглядела, вероятно, маленькой разбойницей. «Наоборот». «Не дождетесь». «Отцепитесь от меня». «Не вздумайте возлагать какие-то надежды!»

Будем делать так.

Папашка — известный музыкант, в его дочери ищут гены одаренности, хотят вылепить из нее подделку под отца. А вот нате: Лера еще в пять лет поняла, как надо сфальшивить и накосячить, чтобы от нее отвязались раз и навсегда, печально констатировав: «У бедняжки совсем нет слуха. На детях гениев природа отдыхает».

Отлично, Лера была довольна — теперь она могла отдыхать вместе с природой.

Она и к спорту не обнаружила никаких талантов. Врала, что тошнит и колет в боку, чтобы ее наконец оставили в покое. Но Ева на покой не соглашалась довольно долго, отчаянно пыталась переломить дочь, твердила ей о самоорганизации и воле. В каком-то смысле это была битва титанов.

Ева отдала Леру в балет и даже в приступах отчаяния обещала определить ее в суворовское училище: «Там тебе мозги вправят и сделают из тебя человека!»

Но в суворовское девочек не брали. Впрочем, и в балете Лера продержалась только два года, так что Ева проиграла битву.

Лера росла сама по себе, с удовольствием противореча всему и всем. Папа — музыкант, мечта эстетов, Рахманинов и Скрябин?! Ха! А она будет слушать тяжелый рок. Ударим тяжелым металлом по матушкиным ушам! Мать носится с ее волосами («Боже, какое кучерявое чудо!») — обкорнаемся под пацана, а будете возмущаться — вообще под ноль. Бабуля твердит о хороших манерах — Лера будет курить и неприлично выражаться.

Во всем и всегда «от противного». Дошло до того, что Ева однажды сказала ей: «Какая ты у меня противоречивая, Лера!»

К черту тупую рефлексию, сейчас позвоним и поймем, стоило — не стоило.

Она набрала номер отца.

Нет, конечно, все было не так плохо, как то, к чему она себя готовила.

Отец, разумеется, сразу узнал ее и даже постарался изобразить радость. Сам предложил встретиться. Однако на вопрос дочери: «Сегодня?» — начал мямлить, что, мол, сегодня вряд ли получится, он устал с дороги, перелет был трудным, и еще тысяча причин.

«Давай созвонимся завтра и обо всем договоримся! Передавай привет Еве».

От разговора у Леры остались неприятный осадок и твердая убежденность в том, что отец чем-то сильно занят и ему не до нее.

Дух противоречия потребовал мести.

* * *

Марик снова позвонил. Начал шантажировать. Мол, если она не согласится встречать Новый год в его обществе, лично для него год не наступит. Вот так. Выбирай, пожалуйста. Хочешь взять на душу страшный грех? Свобода выбора!

Спокойно, не на ту напал! Лера спокойно, даже лениво выдала: «Ты идиот и никогда меня не любил. Ты вообще не знаешь, что такое любовь, потому что элементарно не можешь, не способен выйти за рамки своего чертова „я“. Хочешь травиться? Пожалуйста! Кстати, говорят, алкоголь неплохо сочетается со снотворными. Можешь рассмотреть и другие варианты: прыжок с крыши или смерть через повешение. И не надо давить мне на уши и стараться произвести впечатление, — я все равно буду встречать Новый год без тебя. Веселиться и пить шампанское».

Отбой. Может, хоть на этот раз с концами? Наверняка?

Хорошо, что Ева не слышала, запричитала бы: «Какая ты, Лера, жестокая!» Вот в чем разница между ней и Евой. Ева, конечно, все бы бросила, сорвалась и побежала. Утешать. Наплевав на собственные желания и планы. А Лера — нет. Леру на понт не возьмешь. Она в эти игры не играет. В их семье за жалость отвечает Ева.

Возле матери всегда кто-то крутится. Какие-то бесполезные подруги, часами занимающие телефон и вываливающие на Еву свои жалкие проблемы. Мать постоянно подтирает этим клушам носы и бесконечно одалживает кому-то деньги (тоже мне, миллионерша! Несчастный искусствовед с дырой в кармане).

Лера как-то спросила у матери: «Тебе это точно нужно?»

Ответ ее поразил. «Человек не должен быть один!»

Больше вопросов Лера не задавала.

Довольно часто Евин гуманизм приводил к тому, что в доме (как правило, на кухне) заводилась какая-нибудь очередная тетка. Обычно тетка сливалась с кухонным интерьером, прижимала грузным задом табурет и жаловалась. На жизнь, которая заела, коллег по работе, мужа-придурка и неблагодарных детей. Бу-бу-бу, неустанно и с чувством. Ева слушала ее с печальным и просветленным лицом, изредка вставляя что-нибудь душеспасительное.

Лера заходила на кухню как ни в чем не бывало, угрюмо кивала на теткино приветствие, наливала свой чай-кофе и уходила, плотнее притворяя дверь. Это ваши проблемы.

Однажды Ева печально констатировала:

— В тебе очень много желчи. Откуда, не понимаю. Ни мне, ни бабушке, ни Вадиму это не свойственно.

— Вот именно. Ошибка мироздания, — развела руками Лера. — На вас с бабкой ни злости, ни гордости почему-то вообще не досталось. Желчи скопилось избыточное количество, и, чтобы исправить ошибку, ну хоть как-то, все влили мне. Ничего не поделаешь — халтура творца.

И Лера рассмеялась смехом печального отверженного демона, приводя Еву в ужас.

— А может, был кто-нибудь такой в роду, прабабка там или прадед, и я из-за него все время во что-то вляпываюсь! Вы думаете, Лера плохая, а это предок во мне проявляется.

Ева лишь покачала головой и заметила, что причина Лериной ипохондрии не в генах, с генами — полный порядок, а в том, что Лера страдает от недостатка общения, а решение проблемы в том, что ей надо бы «с кем-то дружить».

— Чего? — фыркнула Лера. — Дружить? Избави меня бог от такой сомнительной радости!

— Бедная моя девочка, ты так одинока, — пожалела дочь Ева и расплакалась.

Что правда, то правда, подруг у Леры нет. Впрочем, так было не всегда.

В детстве Лера стремилась к общению и была, что называется, ориентирована на человека. И что же такое должно было произойти, чтобы заставить девочку изменить эту естественную ориентацию?

Ведро. Дубль первый.

Однажды Еву посетила не самая удачная идея — отдать пятилетнюю Леру в детский сад. «Надо же ее, наконец, социализировать!»

И отдали. Прямо из «бабского царства», из вселенной любви. Лера хорошо помнит первое утро вхождения в социум: прощальный поцелуй Евы в раздевалке, слезы, ласковые ободряющие слова, шкафчики с коряво нарисованными зверушками, безразличие детей, которых собирали на прогулку…