За Русь святую! - Николай Андреев

«И по настойчивым просьбам Родзянко и многих депутатов Думы». Кирилл просто не мог не комментировать, хотя бы внутренне, пафосные реплики Львова. Но приходилось терпеть. Ради победы. Ради России. Ради тех, кто не пережил Гражданскую, голодомор, коллективизацию и репрессии…

— Или, Великий князь, подумайте: что сейчас творится в тылу страны? В самой столице уже хлеба нет, цены растут, почти нет дров, топлива, транспорт скоро встанет. Правительство что-нибудь делает ради этого?

«А еще лучше вспомним, что мы еще не ввели абсолютную карточную систему на продукты, как это происходит почти во всех ныне воюющих государствах». Львов-то еще не знал, как в марте тысяча девятьсот восемнадцатого года австрийское и германское правительства будут чуть ли не умолять своих послов в Брест-Литовске как можно быстрее заключить мир с Россией и вытребовать себе продовольствие для голодающего населения. Иначе произошла бы катастрофа и обе империи рухнули бы намного раньше. Или что люди, жившие в голодные двадцатые, будут говорить о том, что называть «кризисом снабжения» мартовские дни семнадцатого — значит издеваться… Но никто, кроме Сизова, об этом еще не знает. Пока что, во всяком случае. Кирилл надеялся, что никогда и не узнают, если он сможет сделать то, что планирует.

— Я мог бы привести еще множество примеров, которые легко докажут, что правящий режим прогнил сверху донизу. Но вам все это известно, иначе бы вы к нам и не присоединились. Не могу ли я узнать, что вас окончательно убедило прислушаться к нашим предложениям? — Львов перевел взгляд на Сизова. До этого Георгий Евгеньевич, когда произносил тот пламенный и яростный монолог, смотрел куда-то вдаль, поверх снежных шапок, нахлобученных деревьями.

— Возможно, вы знаете… — Кирилл Владимирович «закинул крючок», как он это называл. Простая проверка: если Львов сейчас как-то даст понять, что ему известно, значит, интересуется судьбой третьего в очереди на престол империи. А если интересуется, значит, все еще имеет на него виды. Или не он, а его «начальство». Сизов не отвергал возможности того, что за Львовым кто-то стоял, и не только масоны. — Что я ездил к императору. Я пытался убедить Ники прислушаться к голосу разума и навести порядок, избавить страну от тех темных сил, которые правят бал здесь, в Петрограде. Но у меня ничего не получилось, и поэтому я полностью разуверился в нашем самодержце.

Последнее слово Кирилл особенно выделил, произнеся его с некоторым сарказмом в голосе. Пусть у Львова будет как можно меньше сомнений в честности и чистоте помыслов Великого князя, направленных на изменение существующего строя. Впрочем, особенно стараться полковнику не пришлось. Он и так думал, что надо очень многое поменять в существующем порядке вещей. Однако в успех демократии, а уж тем более социализма или коммунизма Кирилл совершенно не верил. Все это не для России. Народу обычно намного легче видеть одного правителя, чем пытаться понять, что теперь он сам себе правитель и волен делать то, что хочет. А даже если представит — что сделает? Будет править? Нет, все равно спихнет на чьи-нибудь плечи. А потом будет ругательски ругать избранника. Мол, нехороший человек, плохой, неподходящий, умеет лишь красно баять да обещать золотые горы. И как-то тихонько обойдут вниманием тот факт, что сами же эти ругатели и поставили «недостойного» у кормила власти. К тому же вряд ли изберут лучшего, скорее уж самого подходящего, того, кто под стать избирателям. Или убогого, сирого и обиженного, таких очень любят с давних пор на Руси… Народ заслуживает того правительства, которое им правит…

После в разговор вновь вступил Львов. Он вообще был не чужд долгим разъяснениям своих позиций по особо важным вопросам. А еще, похоже, он считал, что все можно уладить словом, а не только делом. В глазах Львова то, что произносят уста, могло с легкостью убить, ранить, оживить. Однако слово вряд ли могло сковать подкову, зарядить винтовку, вспахать поле, пожинать заколосившиеся хлеба. А еще — остановить разруху в стране декларациями, нотами протеста и приказами, не подкрепленными хоть какими-нибудь действиями. Так было (будет или, может быть, есть?) на выступлениях большевиков до июля тысяча девятьсот семнадцатого. Львов был против ввода войск на улицы Петрограда, против кровопролития. Кто знает, если бы министр-председатель использовал верные силы гарнизона и армейские части, как бы повернулось русло истории? Да и можно ли его было повернуть в то время?

Кирилла Владимировича снова охватили сомнения: сможет ли он, даже имея за плечами прекрасную школу жизни, знания и умения, изменить поток той бурной реки, которую именуют временем? Хватит ли сил, выдержки, хладнокровия, уверенности в себе? Будут ли достаточно крепки сердца его соратников, а главное, холодны и устойчивы к внешнему миру? Ведь не каждый выдержит то, что начнется…

В какой-то миг, после очередного поворота дорожки, сердце Сизова забилось быстро-быстро. Шестое или восьмое чувство (седьмым Кирилл считал чувство юмора) со всей силы било в сердечный набат, предвещая беду. Настал момент опасности. Великий князь посмотрел на Львова — тот все еще вещал, мало обращая внимание на окружающий мир.

И зря. Кирилл посмотрел по сторонам. Группа деревьев справа показалась ему слишком подозрительной. Рука сама собой нащупала подаренный некогда одной английской делегацией Романову «веблей». Островитяне все хвалились, что это лучший револьвер в мире за всю историю оружия. Что ж, Кирилл надеялся, что проверить это ему не предстояло. Но сердце так ныло…

Захрустел снег где-то невдалеке: кто-то решил составить компанию двум князьям, — а Львов продолжал вещать. Мелькнула какая-то тень между деревьями. Глаза Кирилла выцепили кусочек белого пальто у ствола самой дальней березы. А еще — дуло пистолета. Даже времени для раздумий не оставалось. Бросок всем телом на Львова, не успевающего понять, какая муха укусила Великого князя, выстрел (судя по звуку — тяжелый, старый «смитвессон», как услужливо подсказала память Романова), ответный выстрел Сизова. Пуля Кирилла содрала кору с дерева, пуля неизвестного — поцарапала разве что воздух.

Сизов стрельнул еще несколько раз в то место, где видел мгновение до того неудавшегося убийцу, — так, наудачу. Вряд ли тот настолько глуп, чтобы повторить свою попытку убрать Львова или Романова. К тому же скоро сюда уже сбегутся, а ему следует уходить поскорее. Наверное, постарается затеряться в толпе, выйдя у одного из людных мест парка, а потом ищи его. Хорошо, если пальто не поменяет. А иначе? Не будешь же всех обыскивать…

Кирилл перевел взгляд на Львова: надо отдать должное, будущий министр-председатель держался молодцом. Лицо его побелело, губу прокусил, но больше ничем не выдал страха за жизнь свою. Может быть, просто не успел по-настоящему испугаться?

— Князь, с вами все в порядке? — Сизов помог подняться Георгию Евгеньевичу.

— Благодаря господу богу и вашей помощи.

— Кто… кто же посмел… Это полиция, это все охранка и полиция! — Страх мешался с гневом в голосе Львова, что создавало неповторимый коктейль чувств.

— Возможно, Георгий Евгеньевич, возможно. — Только через несколько минут должны были показаться хранители порядка и «доброхоты» из прохожих, а план Кирилла уже начал работать…