Я рожу тебе детей - Ева Ночь

Никитос еще не понял, в какую яму его затягивает. Слишком много эмоций. Взрывной. Олег сам когда-то таким был. Может, однажды, он тоже научится владеть собой. А может, это и хорошо, что он живой и настоящий. Все наружу, но только без полутонов пока. Белое и черное, никаких примесей.

Олег тронул машину с места, а Никитос заводился еще больше, его почти трясло.

— Да кто угодно, только не ты! — шипел он сквозь зубы. — Бросишь ее, как мать когда-то, на произвол. Оставишь с детьми одну, умотаешь по своим важным делам. Ведь дела важнее, правда? Все другое важнее, а на остальное наплевать?

Олег молчал. У него сейчас действительно была задача поважнее: найти место, где можно припарковать машину, потому что, как ни крути, не отмолчишься, и надо поговорить, а вести серьезные разговоры и машину одновременно — плохая затея.

— Тебе даже сказать нечего! — торжествовал Никита и подпрыгивал на сиденье, словно ему кто в задницу пружину вставил.

— Перестань сейчас же! — не выдержала Лерочка.

— Лер, пожалуйста, — посмотрел на нее красноречиво Змеев в зеркало. Поймал глаза и попытался взглядом вложить просьбу: не вмешиваться. Лерочка его поняла. Губы сжала плотно, нахохлилась. Руки на груди сложила, всем видом давая понять, что она не согласна, но вмешиваться не станет.

Он наконец-то нашел хорошее место, аккуратно приткнул машину на свободное место и сжал крепко руль. Ему предстоял непростой разговор — честный и суровый, но Олег точно знал: не стоит оправдываться, потому что сам не раз корил себя пусть и не такими словами, что сейчас выплевывал в него мальчишка. Его сын.

За стеклами зашумел дождь — долгоиграющий, нудный, сиротливый, создавая ту самую атмосферу, когда маленькие личные трагедии вырастают до уровня многоэтажек и упираются лбом в самое небо.

— Мне есть что сказать, Никита, — выдохнул он наконец-то из себя слова. — Всегда есть что сказать. Вопрос в другом: захочешь ли ты слушать и услышать.

— А ты попробуй! — сын смотрел на него с вызовом, но вокруг мальчишки стояла такая непробиваемая стена, что можно было биться о нее головой и расшибить лоб.

— Да, я виноват, — сказал он просто. — В том, что не был внимателен и не смог переломить обстоятельства. В том, что ничего не знал о вас с Каролиной. В том, что ни разу не навел справки, посчитал некрасивым следить за девушкой, которую любил очень сильно.

Никита открывает и закрывает рот. На лице его читается возмущение пополам с замешательством.

— Не знал?.. — наконец-то выдавливает он из себя, а дальше из него выплескивается все. Живые эмоции, неподдельные чувства, горечь многих лет, которые он провел без него, без своего отца. — Как ты мог не знать?! Ты ведь когда Каролину матери заделывал, мне уже девять лет было! Как ты мог не знать-то?

— Ты меня помнишь? — отвечает Олег вопросом на вопрос и снова видит в лице Никиты замешательство.

— А почему я должен тебя помнить? Я тебя не видел никогда до вчерашнего дня!

— Ну, раз тебе было девять, ты же должен помнить?

— Откуда я знаю, где ты прятался и почему? — вспылил Никита, кричал и бил кулаком по сиденью. — В маминой жизни тебя не было! И вообще никого не было, если уж на то пошло! В ее жизни были мы! А не какие-то там проходящие мужики!

— Это не я прятался, — выдохнул Змеев устало. — Это она пряталась и прятала вас. Не хотела, чтобы я знал. Если тебе от этого станет легче, то я чувствую вину и жалею, что не лез в ее жизнь. И, может, все было бы по-другому. Я бы все отдал, чтобы Аля была жива.

— Все? — Никита никак не хотел успокаиваться. Да он бы сам на его месте бушевал и сходил с ума. Олег и на своем месте чувствовал себя так же и прошел все этапы боли, метаний, отчаяния, бесконечных вопросов. Из уст его сына звучало все то, что он уже не единожды обдумал, проговорил и так и не нашел ни ответов, ни выхода. Потому что Али уже не было на этой земле и потому что ничто не могло ее вернуть назад.

— Все, — твердо посмотрел он в глаза собственному мятежному сыну. — Все без остатка, до нитки. Лишь бы была возможность изменить то, чему уже нет возврата.

Никита бурно дышал, но, казалось, успокаивался. Только грудь его вздымалась сильно, словно ему кислорода не хватало.

— Ну, сейчас можно сказать все, что угодно, правда? Потому что задним числом можно и звезды с неба пообещать, только не достанешь, не сможешь никогда. И если думаешь, что я раскисну, расчувствуюсь, то зря. Я не хочу спрашивать, где ты был, когда она в тебе нуждалась. Не мы. У нас, благодаря маме, всегда все было. Но ей, наверное, нужен был кто-то, кто поддержит, поможет, сделает все возможное. Да хотя бы будет держать за руку, когда жизни в ней осталось на чайную ложку всего. Но ты жил где-то там, жрал, спал, трахался, радовался жизни. И нигде ничего у тебя не екнуло, ничто тебя не торкнуло, не заставило все бросить и примчаться.

Жестоко, но правильно. Как пощечины и подзатыльники слова сына, которому так рано пришлось повзрослеть.

Глава 23

Сын смотрел на него в упор и продолжал атаковать. У него плечи ходуном ходили от сдерживаемых эмоций, которые все равно лезли и лезли наружу, потому что не было силы их удержать в себе.

— А теперь ты приехал, весь такой герой на крутой тачке. Как ты себе представлял? Здравствуйте, дети, я ваш папа? И думал, что все кинутся тебе на шею, обливая слезами? Да ты для нас пальцем не пошевелил ни разу и никогда. Не знал он. Что это за любовь такая, если ты не знал, что у тебя двое детей?

— Справедливые и одновременно несправедливые слова говоришь. Никогда и никому не пожелаю побывать на моем месте.

— Да ты сиди, сиди на своем троне, папаша, — небрежно похлопал Никита Олега по плечу. — Никто не претендует на твое место под солнцем. Охраняй свою королеву, ради которой ты бросил якобы любимую женщину. Ты ведь женат, да?

Олег задавался вопросом, откуда мальчишка все знает? Но не выпытывать же у него? Неплохо осведомлен о жизни отца, которого он никогда в глаза не видел, зато, судя по всему, слышал или обсуждал с кем-то подробности их с Алей истории.

— Был женат, — сказал он правду.

— О, вот даже как? Она тоже умерла?