Твердая рука - Дик Фрэнсис

Деньги, прибыль и налоги совершали свой привычный круговорот под небесами Суффолка. Я по-прежнему оставался частью этого мира, пусть даже мое положение стало иным, не похожим на старое. Да, Дженни была права, я бы умер в конторе.

— Доброе утро, Сид.

Я оглянулся. Джордж Каспар верхом на лошади, не отрывая глаз, смотрел на табун, бегущий к Хефу из конюшни на Бьюри-роуд.

— Доброе утро, Джордж.

— Ты решил здесь остановиться?

— На пару деньков.

— Ты должен был дать нам знать. Мы сейчас постоянно дома. Отдыхаем, отлеживаемся. Позвони Розмари.

Взгляд Джорджа был прикован к табуну. Его приглашение не более чем простая вежливость, и я вовсе не обязан его принимать. Розмари сделалось бы дурно, услышь она эти слова, подумал я.

— Три-Нитро тоже там? — поинтересовался я, кивнув в сторону табуна.

— Да. Он шестой в первом ряду. — Он оглянулся на зрителей, которые с жадным любопытством следили за бегущими лошадьми. — Ты не видел Тревора Динсгейта? Он обещал приехать из Лондона. Его нетрудно узнать.

— Нет, не видел. — Я покачал головой.

— Он купил двух лошадей из этого табуна. И когда был здесь, убедился, что они первоклассные. Но он может их лишиться, если опоздает.

Я чуть заметно улыбнулся. Некоторые тренеры любят прохлаждаться до приезда владельцев, но Джордж был не из их числа. Владельцы выстраивались в очередь, чтобы услышать его похвалы, и высоко ценили каждое его слово, а Тревор Динсгейт при всем его могуществе ничем не отличался от других. Я взял бинокль и начал следить за табуном — сорока сильными жеребцами. Они приблизились и помчались по кругу, предвкушая, как после поворота пустятся в галоп. Лошади из другой конюшни уже заканчивали разминку, и следующим шел выводок Джорджа.

У парня, ехавшего на Три-Нитро, был красный шарф, полыхавший, как пламя, на фоне оливковой куртки. Я опустил бинокль и впился в него взглядом, когда он сделал круг. Он с любопытством посмотрел на лошадь. Так поступали все жокеи.

Хороший, гнедой жеребец, рослый и крепкий, с широкой грудью, но ничего выдающегося я в нем не обнаружил. При виде такой лошади никто не закричит с трибун, не скажет, что это — несомненный фаворит зимних скачек в Гинеях и Дерби. Как они любят выражаться, если вас не знают, то не узнают и впредь.

— Джордж, вы не возражаете, если я его сфотографирую?

— Сколько угодно.

— Спасибо.

В последнее время я почти не расставался с фотоаппаратом. Он лежал у меня в кармане. Шестнадцать миллиметров, автоматический экспонометр и расходы, связанные только с пленкой. Я достал его и показал Джорджу. Он кивнул: «Делай что хочешь».

Джордж закашлялся и с озабоченным видом отправился навстречу своему выводку. Парни, выезжающие из конюшен, — не те, что скачут по дорожкам, и обычно на полпути команда жокеев меняется, на поле попадают лишь лучшие наездники. Парень в красном шарфе спешился с Три-Нитро и взял его под уздцы, а другой жокей, гораздо старше его, сел на лошадь.

Я приблизился к табуну и сделал три или четыре снимка замечательной лошади, а потом быстренько заснял жокея.

— Инки Пул? — обратился к нему я, когда он уже отъехал на шесть футов.

— Он самый, — отозвался тот. — Отойдите. Вы мне мешаете.

Ну что ж, это был откровенный и грубый выпад. Если бы он не видел, как я разговаривал с Джорджем, то попросту выгнал бы меня отсюда. Я принялся гадать, с чем связана его грубость — результат ли она того, что он не стал жокеем, или его забраковали как раз из-за этой бесцеремонности, и почему-то почувствовал к нему симпатию.

Джордж начал советовать своим парням, обступившим его плотным кольцом, как им одновременно пустить лошадей галопом, а я вернулся на место и решил немного понаблюдать.

Машина подъехала очень быстро и резко затормозила, вспугнув находившихся поблизости лошадей. Они пустились вскачь, а жокеи возмущенно вскрикнули.

Тревор Динсгейт выбрался из своего «Ягуара» и со всего размаха захлопнул дверцу. В отличие от собравшихся он был одет по-городскому и выглядел так, словно явился на официальный прием. Аккуратно причесанные черные волосы, гладко выбритое лицо, вычищенные до блеска ботинки. Мне не хотелось бы дружить с таким человеком. Я отнюдь не стремился к контактам с сильными мира сего и не преклонялся перед ними. С нервным смешком подбирать любые, невзначай брошенные ими крохи — этого я просто терпеть не мог. Хотя прекрасно понимал, что в мире скачек с ними нельзя не считаться.

Букмекеры подобного масштаба могли повлиять на исход какого-нибудь запутанного дела, и зачастую их влияние шло нам на пользу. Я с иронией подумал, что положение позволяло им протолкнуть дело и обеспечить выживание лобби, знавшего, что монополисты тотализатора на скачках вернут назад все, что забрали букмекеры. Тревор Динсгейт представлял уже новое поколение: сугубо городских людей, мечтающих стать членами элитарных клубов, украшением Лондона и льстящих аристократам.

— Хэлло, — сказал он, увидев меня. — Я встречался с вами в Кемптоне. Вы знаете, где сейчас лошади Джорджа?

— Они только что вышли на дорожки, — указал я. — Вы приехали как раз вовремя.

— Это все чертовы пробки на шоссе.

Он двинулся по траве навстречу Джорджу, держа в руке бинокль. Джордж торопливо поздоровался с ним и, видимо, посоветовал ему понаблюдать за скачками вместе со мной, потому что Динсгейт вскоре вернулся и с важным видом уселся рядом.

— Джордж говорит, что два моих скакуна побегут в первой связке. Он попросил вас прокомментировать, как у них это получится. Ну и наглец же он. Будто я сам ничего не вижу. Думает, что, кроме него, все дураки, совсем зарвался.

Я кивнул. Тренеры нередко уходили с трибун, останавливались на холме и следили оттуда, чтобы лучше разглядеть пустившихся галопом лошадей.

Четыре жеребца выбежали на дорожки и замерли на старте. Тревор Динсгейт поднял бинокль и подкрутил его, чтобы лошади оказались в фокусе. Блейзер цвета морского кителя в тонкую красноватую полоску. Ухоженные руки, золотые запонки, кольцо с ониксом, как и в первый раз.

— А какие из них ваши? — спросил я.

— Вот эти два гнедых. Того, что с белыми гольфами на ногах, зовут Пинафор. А второй — так себе.

Жеребец «так себе» был ширококостным, с круглым крупом. Возможно, он когда-нибудь займет второе место, подумал я. На вид он понравился мне больше, чем сухощавый, похожий на гончую Пинафор. Они дружно пустились галопом по сигналу Джорджа. Их спринтерская кровь сразу дала о себе знать. Пинафор замешкался и отстал, не оправдав расходов своего владельца. Тревор Динсгейт со вздохом опустил бинокль.

— Вот оно как. А вы пойдете завтракать к Джорджу?

— Нет. Не сегодня.

Он снова взял бинокль, сосредоточившись на гораздо более близкой цели, мчавшейся по кругу. Судя по тому, под каким углом он смотрел, я понял, что его интересуют жокеи, а не лошади. Наконец его взгляд задержался на Инки Пуле: он опустил бинокль и принялся следить за Три-Нитро невооруженным глазом.