Эйлин - Отесса Мошфег

— Гарварда, — поправила Ребекка Сент-Джон, слегка повернувшись к нему, стряхнула пепел со своей сигареты на пол и выпустила дым в потолок. Мне показалось, она ухмыльнулась. Это было воистину необычно.

— Гарварда, — продолжил начальник — как мне почудилось, с почтением. — Я знаю, что все вы примете ваших новых коллег с должным уважением и профессионализмом и, надеюсь, за первые несколько дней сможете ввести мисс Сент-Джон в курс дела, дабы она освоилась с нашими порядками.

Он взмахнул рукой в сторону офисных дам, включая меня. Это казалось очень странным: такая молодая, привлекательная женщина возникает словно бы ниоткуда, и ради чего? Обучение юных заключенных письму и арифметике — такая цель казалась мне нелепой. Мальчишкам в «Мурхеде» было тяжко просто ходить, сидеть, есть и дышать без того, чтобы не поддаться желанию разбить голову о стену. Фактически доктор Моррис здесь был куда нужнее: по крайней мере он давал им лекарства, с которыми они могли вести себя почти нормально. Чему они могли научиться в таком состоянии? Начальник забрал у доктора Морриса пальто мисс Сент-Джон, протянул мне и вроде бы улыбнулся. Я никак не могла определить его отношение ко мне, даже несмотря на подаренную безрукавку. Полагаю, его «посмертная маска» была прочнее бетона. В любом случае моей задачей было показать новенькой ее шкафчик. Поэтому она последовала за мной в раздевалку.

Насколько я могла судить, в тот день лицо Ребекки Сент-Джон было не накрашено, и все-таки оно выглядело безупречным, свежим, прекрасным от природы. Волосы у нее были длинными и густыми, медного цвета, жесткими — и, радостно отметила я, расчесывать их было явно нелегко. Кожа ее была чуть золотистого оттенка, а лицо — округлым и выразительным, с высокими скулами, маленьким ртом, похожим на бутон розы, тонкими бровями и неожиданно светлыми ресницами. Глаза у нее имели странный оттенок синего цвета. В этом оттенке было что-то искусственное. Он был похож на воду в плавательном бассейне из рекламы тропических курортов. Цвета зубной пасты, бальзама для полости рта, жидкости для мытья унитазов. Мои собственные глаза, как я считала, цветом напоминали воду мелкого озера — зеленого, мутного, полного ила и песка. Нет нужды говорить, что в присутствии столь прекрасной женщины я чувствовала себя ужасной уродиной и абсолютным ничтожеством. Быть может, мне следовало прислушаться к своей неприязни и держаться от нее подальше, но я ничего не могла поделать. Я хотела подойти к ней ближе, внимательно рассмотреть ее черты, то, как она дышит, каким становится ее лицо, когда она о чем-нибудь глубоко задумывается. Я надеялась заметить недостатки в ее внешности или по крайней мере найти изъяны в ее характере, которые нивелируют то приятное впечатление, которое она производила с виду. Видите, насколько глупа я была? Я записала шифр от ее шкафчика на листке бумаги, и, передавая его, вдохнула ее запах. От нее пахло, как от коробки с детской присыпкой. Колец на руках у нее не было. Я задумалась о том, есть ли у нее парень.

— Давайте вы сейчас постоите здесь и посмотрите, смогу ли я справиться с этим замком, — сказала Ребекка.

У нее был надменный, практически идеальный выговор, вроде того, который можно услышать в фильмах, действие которых происходит во Франции или в роскошных отелях Манхэттена. Континентальный акцент? В реальной жизни я никогда не слышала, чтобы кто-то так говорил. В таком месте, как «Мурхед», это казалось абсурдным. Вообразите благовоспитанный тон британской аристократки, вежливо отдающей приказ своей горничной. Я стояла, прислонившись спиной к одному из шкафчиков в ряду, пока она вращала колесико цифрового замка.

— Тридцать два, двадцать четыре, тридцать четыре, — вслух проговаривала Ребекка. — Как занятно, практически мои параметры в дюймах[9].

Она рассмеялась и с лязгом открыла дверцу шкафчика, потянув ее на себя. Мои собственные параметры были еще меньше. Мы обе замерли, а потом, как будто были идеально синхронизированными отражениями друг друга, посмотрели каждая на собственную грудь, потом — на грудь другой. Затем Ребекка сказала:

— Я предпочитаю иметь грудь такого вида, а вы? Женщины с большими бюстами часто ужасно застенчивы. А если нет, то они думают, что их фигура — самое важное в жизни. Смехотворно.

Я подумала о Джоани, о ее бросающейся в глаза фигуре, привлекавшей все взгляды. Должно быть, я изменилась в лице или покраснела, потому что Ребекка добавила:

— О, я вас смутила?

Ее откровенность показалась мне неподдельной. Мы обменялись улыбками.

— Бюст, — продолжила она, пожимая плечами и глядя на свои маленькие груди. — Кому до него есть дело? — Она рассмеялась, подмигнула мне, потом повернулась к своему шкафчику и снова принялась вертеть колесико замка.

Быть может, только молодые женщины с такой же непостоянной и трагической натурой, как моя, поймут, что особенного было в этом моем обмене репликами с Ребеккой — настолько, чтобы это могло объединить двух людей в некоем подобии заговора. После стольких лет скрытности и стыда, в этот единственный момент рядом с нею, вся моя горечь утихла, я получила законное подтверждение того, что имею право на существование — даже с таким телом. На меня снизошло такое ощущение общности и благоговения, что можно было подумать, будто у меня никогда не было подруг. У меня их на самом деле не было. Все, что у меня было, — это Сьюзи, или Элис, или Мэрибел, выдумки, воображаемые девушки, имена которых я использовала, чтобы лгать отцу о причинах своих отлучек; мои собственные темные призраки.

— Конечно, я не смущена, — ответила я ей. Чтобы заявить это, потребовалось больше храбрости, чем я проявляла годами, потому что для этого нужно было на миг снять мою ледяную маску. — Я совершенно с вами согласна.

Как там говорится в старой поговорке? Друг — это тот, кто поможет тебе прятать тело; в этом и заключалась самая сущность этих новых отношений. Я сразу же это почувствовала. Моя жизнь готова была перемениться. В лице этого странного существа я встретила свою пару, свою родственную душу, свою союзницу. Уже в тот момент мне захотелось протянуть руку, разрезав ее до крови, и заключить кровный союз — настолько впечатлительной и одинокой я была. Однако я стояла, держа руки в карманах. В этот момент между нами протянулись темные узы, которые отныне протянутся через всю мою историю, рассказанную здесь.

— Что ж, хорошо, — сказала Ребекка. — Нам и так есть чем заняться, вместо того чтобы беспокоиться о своей фигуре. Хотя подобное мнение не очень популярно, как вам кажется? — Она подняла брови, глядя на меня.

Ребекка была действительно невероятно красива, так красива, что мне пришлось отвести взгляд. Я отчаянно хотела произвести на нее впечатление, получить с ее стороны некий неоспоримый знак того, что она разделяет мои чувства — что она такая же, как и я.

— Мне все равно, что популярно, а что нет, — солгала я. Я никогда прежде не была такой храброй. О, я стала настоящей бунтовщицей.

— О, вот как? — переспросила Ребекка и скрестила руки на груди. — Редко встретишь молодую женщину, наделенную таким здравым смыслом. Вы прямо Кэтрин Хепбёрн[10].