Мост бриллиантовых грез - Елена Арсеньева

– Значит, эта штука называется нейромедиатор? Будем знать.Что касается контроля, то ты вынеси просто ампулу, а шприц у тебя и дома есть,– хладнокровно посоветовала Эмма. – Ну что ты так таращишься? Опять ушам неверишь? Дурочка, я тебе дельный совет даю. Ты что, уже забыла, за какимпартизаном я была замужем? Из Ломакина можно было вытянуть, куда он зарплатуспрятал, только применив к нему нейромедиатор в виде стакана. Или даже двухстаканов.

– Ну так то Ломакин… – все еще нерешительно протянулаГалина. – И потом, ты же узнавала у него про деньги. А в моем случае о деньгахи речи нет.

– Во-первых, все мужики разные только в постели, а в жизни –похожи до тошноты, это ты мне как опытной женщине поверь, – парировала Эмма. –А потом, откуда ты знаешь, что речь не идет о деньгах? Может, твой Валерикименно что клад нашел и боится в этом признаться? Или не хочет…

С Эммой иной раз такое бывало – ляпнет что попало, какпринято выражаться, «в сторону», а оказывается, попадет вовсе не в сторону, а всамое-пресамое яблочко… Так случилось и на сей раз.

* * *

Хорошо тому, кто ничего не имеет и ничем не владеет. Онсвободен, он независим. А обладающий, владеющий… Ему тяжко! Внезапно свалятсяна тебя деньги – будешь бояться, что они исчезнут так же неожиданно, как ипоявились. Купишь драгоценное украшение, уникальную вещь – спать не сможешь,опасаясь, что приобретение украдут. Заведешь молодого любовника… Ну, понятно,что тоже будет не до сна, хотя и по другой, сладостной, сладострастной причине.Однако каждое утро ты будешь подниматься с постели с одной мыслью: а непоследней ли вашей ночью была эта ночь? Что, если сегодня он пойдеткуда-нибудь, просто так, прогуляться, да больше и не вернется? И как ты будешьжить тогда?

Может быть, не сможешь жить вообще…

Теперь Фанни боялась только одного на свете: потерятьРомана. Этот страх преследовал ее каждое мгновение, даже когда она не отдаваласебе в том отчета. Потому что потерять его – означало бы вновь утратить тосияние молодости и красоты, которое вдруг озарило ее лицо, ее облик. Фанни исама понимала, что похорошела несказанно: она ловила восхищение во взорахвстречных мужчин и отвращение в глазах встречных женщин. А эти две составляющие(особенно последняя!) – неопровержимое подтверждение того, что выглядела онахорошо, очень хорошо! «Le Volontaire» гудел от комплиментов в ее адрес, дажепидермон Мэтью сподобился выразиться на тему, что все женщины, конечно, ошибкаприроды, кроме таких красавиц, как мадам. А бездельник Арман, наоборот, что-тозагрустил, только смотрел, смотрел на Фанни не то с тоской, не то с насмешкой,кто его разберет (Фанни никогда не могла понять, о чем он думает, когда говоритвсерьез, а когда ерничает). Да и не до Армана ей было! Каждое мгновение этихсчастливых, счастливейших, невероятных дней (именно дней, а не ночей, потомучто ночью он был рядом, близко, ближе некуда!) было пронизано болью и страхом.Они не отпускали ее, даже когда субботним утром Фанни по обыкновению надевалабриджи, мягкие полусапожки на низком каблуке, садилась на велосипед скорзинкой, укрепленной впереди, и ехала на рынок аж на авеню Трюдан. Конечно, вполнеможно было пройти пешком квартал и очутиться на площади Бурз, где около зданияБиржи тоже раскидывался рынок, но, во-первых, Фанни отлично знала, какпотрясающе смотрится на велосипеде, во-вторых, езда на велосипеде – отличнаятренировка, субботним утром она даже без обязательной пробежки обходилась, ав-третьих, Фанни никогда не упускала случая побывать близ Сакре-Кер. Вообще-то,существует даже анекдот, что это место, куда настоящие парижане никогда неходят, только туристы. Снисходительно улыбаться при упоминании Сакре-Кер дляпарижан – хороший тон, но Фанни, типичная парижанка, в этом случае типичной небыла. Ну, нравился ей храм Священного Сердца, что тут поделать, вот такоймоветон! Словом, даже когда она ехала на рынок, поглощенная, казалось бы,сугубо будничными, бытовыми заботами, она беспрестанно размышляла, а застанетли Романа, когда вернется?

Заставала. Как правило, все еще в постели. Он любил долгоспать. Он не любил ходить в театры и музеи, куда пыталась выводить его Фанни(вообще говоря, она тоже была не больно-то изощренной интеллектуалкой, ноимелась, имелась у нее причина рваться в эти культовые места, а особенно – вмузеи, а особенно – в Лувр и д’Орсе). Он любил утром, не вставая с кровати,смотреть детективы по телевизору, лениво перебирая каналы. Иногда мусолилзачитанную книжку из русской библиотеки (Фанни подозревала, что Роман несобирается ее возвращать, а потихоньку решил присвоить) – все того жеПоплавского. На сей раз не стихи, а прозу с жутким названием «Аполлон Безобразов».«Apollo Laid», перевел ей Роман, – это были чьи-то имя и фамилия, но Фанни незнала и не хотела знать, чьи, она боялась увлечения Романа вообще всем русским,даже книжками! А иногда он просто лежал, устремив взгляд в никуда, и только пососредоточенно сдвинутым бровям и стиснутым губам можно было понять, что полетего мыслей вовсе не бесконтрольный и бессмысленный, что они волнуют Романа,тревожат – порою мучают…

В такие минуты Фанни особенно сильно пугалась, чтокогда-нибудь Романа унесет этот непостижимый для нее поток размышлений. Унесетбезвозвратно, в ту жизнь, которую он вел прежде, до встречи с ней. Вообще-то,спокойнее всего Фанни себя чувствовала, когда, после бурной любви, Романзасыпал в ее объятиях или рядом, свернувшись калачиком и сплетя ноги с ееногами.

– Спой мне… – бормотал он, сонно шаря губами по ее груди,словно ребенок, и она покорно запевала колыбельную своего детства, с трудомвыводя простенькую мелодию, – так сжималось горло от любви, непрошеной,разрывающей сердце любви к этому приблудному мальчишке:

Doucement, doucement,

Doucement s’en va le jour.

Doucement, doucement

А pas de velours.

Тишина, тишина,

Медленно уходит день.

Медленно, в тишине,

Как по бархату.

Ну да, в Романе было так много мальчишеского, полудетского.И, как ни странно, это проявлялось именно в те мгновения, когда, казалось бы,верх брала его мужская, почти звериная, похотливая суть. Неутомимый, распутныйсамец в постели, он доводил Фанни до экстатических криков не столько своимиумелыми, бурными движениями, сколько задыхающимся шепотом – в нем звучаларобость неопытного мальчишки, который впервые берет женщину и еще не знает,испытает сейчас боль или наслаждение, будет любим ею – или его предадут.