Неестественные причины - Филлис Дороти Джеймс

– Но Лэтем был знаком с Дороти Сетон?

– Право, Адам, ну что вы так: знаком, зна­ком. Чересчур примитивно, мой милый. Ра­зумеется, был. Здесь все с ней были знакомы. У нее была привычка ни с того ни с сего вдруг заявляться в гости. Иногда в трезвом виде, иногда нет, но так или иначе, это неудобно.

– Они с Лэтемом не были любовниками? – в лоб спросил Далглиш Брайса. Тот, как и следовало ожидать, не был ни шокирован, ни удивлен. Закоренелый сплетник, он пи­тал неутолимый интерес к людям и, конеч­но, сам задавался аналогичным вопросом, когда видел, что знакомые мужчина и жен­щина проявляют склонность к общению друг с другом.

– Селия утверждала, что да, но чего же от нее еще ожидать? Бедняжка, она не в состо­янии себе представить никаких других от­ношений между гетеросексуальным мужчи­ной и миловидной женщиной. И в приме­нении к Лэтему это, по всей видимости, справедливо. Трудно осудить Дороти, запер­тую в стеклянном доме с Сетоном. Ведь это такая скука! И у кого бы она ни искала уте­шения – ее право, лишь бы не у меня.

– Но вы не думаете, что Лэтем был к ней по-настоящему привязан?

– Не знаю. Едва ли. Бедный Оливер стра­дает от отвращения к самому себе. Преследу­ет женщину, а когда она влюбляется, начи­нает ее презирать за неразборчивость. Бед­няги они все, зря стараются. Утомительно, должно быть, плохо к себе относиться. А вот я, слава Богу, нахожу себя обаятельным.

Его обаяние уже переставало действовать на Далглиша. Он взглянул на часы – без чет­верти час! – объявил, что его ждет обед, и собрался уходить.

– Но вы же хотели взглянуть на фотогра­фию Дороти. Где-то она у меня есть.. Даст вам представление о ее прелестной наружности.

Брайс поднял крышку бюро и стал рыть­ся в пачках бумаг. На взгляд Далглиша, дело выглядело безнадежно. Но в хаосе у Брайса, по-видимому, была своя система, ибо не про­шло и минуты, как он нашел, что искал. И поднес снимок Далглишу.

– Снимала Сильвия Кедж как-то в июле, когда мы устроили пикник на пляже. Она вообще увлекается фотографией.

Снимок был, конечно, любительский, групповой, на фоне яхты «Чомга». Вся ком­пания: Морис и Дигби Сетоны; Селия Кэлт-роп с букой-девочкой, в которой можно было узнать Лиз Марли; Оливер Лэтем и сам Брайс. Дороти Сетон в купальном костюме стояла, облокотясь о корпус яхты, и с улыб­кой смотрела в объектив. Отпечатанный вполне четко, снимок, однако, мало что ска­зал Далглишу. Женщина как женщина, до­вольно хорошенькая, с неплохой фигурой, умеющая принять выигрышную позу. Толь­ко и всего.

Брайс заглянул ему через плечо. И словно заново убедившись в коварстве времени и предательстве памяти, грустно сказал:

– Надо же… Это совсем не дает о ней пред­ставления… Я думал, она гораздо лучше…

Брайс проводил его до ворот. В то время как Далглиш прощался, по улице, переваливыс­кочила крупная темноволосая женщина с мускулистыми ногами в белых носочках и детских сандалиях, и ее появление Брайс приветствовал радостными возгласами:

– Миссис Бейн-Портер! Неужели вы их привезли? Правда? Как это бесконечно мило с вашей стороны!

Густой аристократический дамский бас миссис Бейн-Портер, натренированный на­водить страх на низшие сословия в империи и разноситься по хоккейному полю сквозь завыванье вьюг, отчетливо прогудел, сотря­сая барабанные перепонки Далглиша:

– Вчера я получила ваше письмо и поду­мала, что надо рискнуть. Привезла вам тро­их самых хороших из помета. В домашней обстановке выбирать всегда вернее. И для них тоже лучше.

Была открыта задняя дверца машины, и миссис Бейн-Портер с помощью Брайса ос­торожно достала три кошачьи корзинки, из которых немедленно раздались трехголо­сые завывания контрапунктом к басу мис­сис Бейн-Портер и радостному фальцету Брайса. Вокальный ансамбль скрылся в две­рях дома, а Далглиш в задумчивости побрел на встречу со своим обедом. Маленькая де­таль, может быть, пустячная, а может, очень многозначительная: если миссис Бейн-Пор­тер получила от Джастина Брайса письмо в четверг, значит, оно было отправлено самое позднее в среду. А это означает, что в среду Брайс либо решил бросить вызов кошкоубийце Сетону, либо же знал, что опасности уже больше не существует.

В пятницу после обеда все подозреваемые, кто пешком, кто на машине, прибыли или были доставлены в маленькую гостиницу на окраине Данвича, в которой расположился Реклесс со своими сотрудниками, и там с них были официально сняты показания. В Монксмире всегда считали, что «Зеленый человечек» предназначен для обслуживания местных жителей, что он – своего рода местный клуб, и то, что инспектор сделал его своим штабом, вызвало с их стороны осуждение, нарекания: все-таки это бестактно, и вообще человек о других не думает. Особенно негодовала Селия Кэлтроп, бывавшая там всех реже. Просто безобразие, что Джордж Прайк согласился предоставить «Зеленого человечка» для таких неблаговидных целей. Нет, она лично больше не сможет покупать у него херес, ведь при каждом глотке на ум будет приходить инспектор Реклесс, и посещение бара повлечет за собой душевные травмы. Лэтем и Брайс тоже не одобряли Реклесса. Он с первого взгляда им не понравился, и теперь, присмотревшись получше, они только укрепились в своей неприязни. Возможно, как предположил Брайс, на их отношение повлияло близкое знакомство с несравненным инспектором Бриггсом, идеальным сыщиком из романов Сетона. Рядом с ним реальный Реклесс совершенно не смотрелся. Бриггс, или Бриггси, как его иногда надменно-панибратски именует в книгах его милость высокородный Мартин Керрадерс, обладает одним важным достоинством, которого нет у Реклесса: он знает свое место. Он хоть и занимает в Скотленд-Ярде важную должность, однако всегда готов играть вторую скрипку при Керрадерсе и мало того что не против вмешательства высокородного Мартина в следствие, но даже сам его приглашает, когда требуется его авторитетное мнение. А так как тот является неоспоримым авторитетом по части вина, женщин, геральдики, помещичьих родов, экзотических ядов и некоторых подробностей творчества малоизвестных поэтов-елизаветинцев, его мнение очень часто оказывалось незаменимым. Инспектор Бриггс, ворчал Брайс, не выживает людей из их любимых кабаков и не смотрит на них в упор черными, сумрачными глазами, словно слышит из того, что ему говорится, дай Бог половину, да и тому не верит. И не обращается с писателями как с обыкновенными смертными, разве что умеющими сочинить себе алиби позаковыристее. У инспектора Бриггса подозреваемые, если им и приходится давать официальные показания, могут делать это в удобной обстановке у себя дома, а полицейские чины им подобострастно прислуживают, и тут же находится Керрадерс, всегда готовый тактично одернуть Бриггса, если тот все-таки зарвется.

Они являлись к Реклессу поодиночке, стараясь меньше попадаться друг другу на глаза; если в четверг разговор шел в открытую, прямой, то теперь в их поведении появилась некоторая настороженность. За сутки хватило времени собраться с мыслями, и смерть Сетона воспринималась уже не как причудливое вторжение литературного вымысла в реальность, а как обескураживающий, но бесспорный факт. Поневоле напрашивались кое-какие неприятные выводы. Последний раз живым Сетона видели в Лондоне, однако его изуродованный труп спущен на воду в Монксмире. Чтобы в этом убедиться, не требовалось сложных расчетов, лоций и данных о силе и направлении ветра, скорости прилива и отлива. Сам Сетон, возможно, погиб в Лондоне во время одной из своих экскурсий в криминальный мир «за материалом», но подделанная рукопись, отрубленные руки, телефонные звонки в «Сетон-хаус» имели скорее местную окраску. Селия Кэлтроп страстно поддерживала гипотезу о шайке лондонских злодеев, но даже и. она затруднилась мало-мальски убедительно объяснить, откуда преступники узнали место стоянки «Чомги» и зачем им было привозить труп в Суффолк. «Чтобы навести подозрение на нас» – единственное, что она могла сказать, но это, по всеобщему мнению, влекло за собой больше вопросов, чем предлагало ответов.