Японо-китайская война 1894-1895 гг. Неуслышанная война - Михаил Александрович Кутузов

Но вернемся к временам кануна революции. Причины, которыми руководствовались самураи при создании отнюдь не дешевых воинских формирований, достаточно ясно изложены в письме некоего Китагаки Кумимити, написанном примерно в середине шестидесятых годов и отправленном его близкому родственнику: «Если вдруг возникнет угроза иностранного вторжения, народ окажется в беспомощном состоянии и будет покорен за три дня… Я очень беспокоюсь, как бы столица не подверглась опасности, поэтому я решил набрать людей и создать местные войска с тем, чтобы обеспечить безопасность страны. Этим я хочу хоть в какой-нибудь степени покрыть свой долг перед императорским домом». Совершенно очевиден рост национального самосознания новой аристократии, которая безо всякого указания свыше принимала на себя ответственность за будущее нации, страны и императора. При этом для осуществления этих намерений он создает вооруженные силы — вешает на стенку то самое ружье, которому неизменно придется выстрелить…

Однако наивысшего успеха при создании армии нового типа достиг Такасуги Синсаку — по общему мнению японских историков, выдающийся стратег и военачальник, — к сожалению, умерший от туберкулёза совсем молодым, в 21 год. Он возглавил вооруженные силы княжества Тёсю после неудачного Киотского мятежа 1865 года. Он с раннего детства обучался у японских учителей голландской школы в Эдо и приобрел глубокие знания европейской военной науки. Был яростным сторонником сённо-дзэн, крайним радикалом — при этом совершенно не стремился скрывать своих взглядов. С презрением относился к самураям — своим современникам: «Воинская доблесть самураев притупилась, и для возрождения армии необходимо привлекать добровольцев, обладающих здоровым духом, храбростью и мастерством, независимо от сословной принадлежности (курсив мой. — М. К.), будь то самурай, крестьянин или ремесленник». Он создал армию под названием Кихэйтай — войска внезапного действия, в которую могли поступать все, независимо от социального положения. В ряды этой армии охотно принимали даже беглых крестьян — лишь бы они были способны стать воинами. Основным преимуществом этой армии было использование новейшего европейского оружия, главным образом контрабандного.

Совершенно понятно, что для решения задачи формирования вооруженных сил нового типа нужны были средства — причем не столько долговременные кредиты иностранных государств (что могло быть расценено в своем кругу как отступление от национальной идеи), сколько деньги, заработанные за счет контрабандной торговли внутри страны и экспортных доходов отдельных кланов. В этой стратегии купечество, еще вчера презираемое и порицаемое, становилось главным ресурсом развития. Как отмечал Г. Норман, «… (революция) Мэйдзи была осуществлена коалицией купечества и самураев низших рангов, которые в качестве управляющих домашним хозяйством даймё фактически вершили делами кланов. Эта коалиция одной части правящего сообщества с купечеством отвечала интересам крупных купцов, которые издавна стремились добиться покровительства феодальных властей в обмен на свою финансовую помощь». Очень показательная цитата.

Становится ясным, откуда вышла политическая практика «агентов влияния», ставшая краеугольным камнем японской внешней политики и разведки. Становится понятным, почему революция Мэйдзи практически не вывела на политическую орбиту новых людей: ее делали для себя, под свои потребности и ни с кем делиться не собирались… Европейский экономический термин «меркантилизм» лишь в некоторой степени может описать процесс накопления финансового капитала, начавшийся в середине пятидесятых годов и стремительно нараставший по мере появления новых состояний. Купцы вкладывали избыточные средства в приобретение земли, которую сдавали в долгосрочную аренду, создавая пусть дешевые, но многочисленные рабочие места для крестьян. Самураи, «крышевавшие» купцов, получали свои проценты от земельных спекуляций и экспортной торговли, вкладывая их главным образом в создание территориальных вооруженных сил. По сути, революционные процессы государственного переустройства начались с момента выхода страны из экономической изоляции, и остановить их уже было невозможно. Даже замедлить серьёзно не получалось. Вся масса финансовых интересов предполагала изменения политической системы, в результате которых эти интересы были бы защищены всей силой государственной власти. Бакуфу к этому не было приспособлено никоим образом, и дни его были сочтены…

При этом к реальным политическим действиям вынуждала реальная (или выдаваемая за такую) угроза внешнего вторжения. И богатому городскому купечеству, и аристократии, и среднему классу нужна была сильная централизованная власть, способная консолидировать нацию, без чего нельзя было бы ни противостоять угрозе вторжения, ни избежать множества внутренних смут, ни реформировать государственную систему, для которой уже созрели политические фигуранты. Сложившаяся политическая ситуация априори исключала участие в революции крестьянства и значительных масс городских низов. Тот же Норман подчеркивает: Япония с самого начала не знала периодов либерализма. Единственной силой, способной покончить с пережитками феодализма, был трон, который готовы были поддержать правители и аристократия 4 наиболее сильных и богатых кланов Юга и Запада: Сацума, Тоса, Хидзэн и Тёсю. Политическое руководство революции Мэйдзи находилось в руках самурайства низших рангов, а экономической силой стали стремительно растущая финансовая мощь кланов Мицуи, Сумитомо, Консикэ, Оно и Ясуда. Готовилась революция по договоренности, чтобы не сказать — по понятиям…

Сам император понимал, что дальнейшее положение вещей не может оставаться неизменным. Он сумел преодолеть настойчивое стремление идеологов сённо-дзэн добиться своего немедленно, поскольку серьезно опасался гражданской войны. Неудачный и несвоевременный мятеж в Киото был подавлен. Но и влияние бакуфу постепенно снижалось, шансы реформаторов добиться своего понемногу росло, и меч самурайского нетерпения был вложен в ножны благоразумного ожидания.

Тем временем японские дворяне интенсивно осваивали новые знания, готовясь уже не к свержению сёгуната — его падение было делом времени, и все это понимали — но к бремени государственной власти после сёгуна. Уже в 1862 году несколько молодых японцев под видом богатых китайских купцов выезжали в Англию для изучения военного искусства. Двоих из них, Иноуэ Каору и Ито Хиробуми, «расшифровали» журналисты, бывавшие в Китае. Однако сделали вид, что инсценировка не разоблачена… При этом «китайцы» интересовались отнюдь не тактикой королевского флота и системой подготовки всадников лучшей по тем временам кавалерии мира, а комплектованием вооруженных сил в целом, военным законодательством и финансированием военных расходов. Эти знания нужны не командиру корпуса, а военному министру или председателю парламента…

В самой Японии действия антисёгунской оппозиции резко активизировались после прибытия в Эдо в 1865 году нового посла Её величества Виктории сэра Гарри Паркса. Его миссия как агента английского влияния очевидна. Резко сократившаяся незадолго перед этим англо-японская торговля, как правильно рассчитали в Лондоне, напрягла внутренние финансовые нити экспортной торговли, при этом то, что еще продолжало функционировать, было ориентировано на поддержку противников сёгуната. Возникли различия в обеспечении товарами различных территорий страны. Последствия не заставили себя ждать: в 1866 году начались серьезные беспорядки в княжестве Тёсю. Попытка применить силу против восставших успехом не увенчалась: восставшие оказались гораздо лучше вооруженными и отлично подготовленными. Угроза войны резко взвинтила цены на рис — начались волнения в городах. К концу года крестьянскими волнениями была охвачена вся центральная часть страны.