Закон пустыни - Кристиан Жак

* * *

Пазаир и Нефрет встретили зарю на крыше своего нового дома. Они мечтали о том, что наступающий день будет счастливым и придаст их нежной любви аромат праздника. На земле и в потустороннем мире, по прошествии целых поколений, он украсит цветами любимую женщину и посадит смоковницы возле источника с чистой водой, у которого они будут глядеть друг на друга и не смогут наглядеться. Их соединенные души придут под сень деревьев утолить жажду и напитаться шепотом листвы.

У Пазаира было одно дело, абсолютно не терпящее отлагательств, – провести процесс, который бы окончательно снял с Кема всякие обвинения и позволил вернуть его на должность пристава. По ходу разбирательства он сможет выяснить личность таинственного свидетеля, на которого ссылался верховный страж, и обвинить последнего в попытке фальсификации доказательств. Проснувшись утром и даже еще не поцеловав мужа, Нефрет заставила его выпить солидную порцию медной воды; его вялотекущая простуда свидетельствовала, что в лимфатической системе старшего судьи, ослабленной недавним заключением, засела инфекция.

Пазаир поспешно проглотил завтрак и устремился в рабочую комнату, где его тут же обступили писцы, потрясавшие папирусами с жалобами, которые поступили из двух десятков мелких селений. Их жители не получили ни масла, ни зерна, которые им полагались ввиду их бедственного положения, причиненного засухой: выдать провиант отказался один из распорядителей зерновых складов. Приводя в качестве довода какое-то устаревшее распоряжение, чиновник попросту насмехался над голодными крестьянами.

Старший судья, призвав на помощь Бел-Трана и тщательно обходя все административные препоны, целых два дня потратил на решение этой с виду такой простой проблемы. Упомянутый распорядитель был назначен смотрителем канала в деревню, жителям которой он отказывался выдать продукты.

Потом возникла новая сложность – конфликт между поставщиками фруктов и писцами казны, отказывающимися вести их учет; чтобы ускорить процедуру, грозившую затянуться, Пазаир лично отправился во фруктовые сады, наказал мошенников и отверг несправедливые обвинения налоговой службы. Он начинал понимать, что экономическое равновесие в государстве, правильные пропорции частного производства и государственного планирования – вещи весьма тонкие, требующие чрезвычайно аккуратного обращения. Частный предприниматель работает как хочет и, достигнув определенного уровня, может пожинать плоды своих усилий; государство со своей стороны обязано обеспечивать орошение, безопасность человека и его владений, иметь запасы продовольствия на случай засухи и решать другие задачи, представляющие общественный интерес.

Понимая, что он рискует захлебнуться в потоке дел, если не установит жесткого распорядка использования служебного времени, Пазаир назначил «процесс Кема» на следующую неделю. Как только день был определен, один из жрецов храма Птаха выступил против: выбранная дата неблагоприятна, потому что на нее приходится печальная годовщина знаменитой битвы между Хором, небесным огнем, и его братом Сетом, олицетворением бури.[1]В этот день лучше не выходить из дома и не предпринимать никаких путешествий; естественно, Монтумес воспользуется этим обстоятельством, чтобы не прийти в суд.

Пазаир злился на самого себя, у него опускались руки, но тут ему подвернулось щекотливое дело с аферами на таможне, касающееся иноземных торговцев. Момент слабости прошел, судья начал читать документы, но снова оттолкнул их; он не мог забыть о растерянном и подавленном нубийце, который рыскал сейчас по самым темным городским закоулкам в поисках своего павиана.

С верховным стражем Монтумесом Пазаир столкнулся на шумной улице, где старший судья покупал нубийские красные цветы, чтобы приготовить напиток, который очень любил его пес.[2]Чувствуя себя неловко, Монтумес заговорил елейным тоном:

– Меня ввели в заблуждение, – признался он. – В глубине души я всегда верил в вашу невиновность.

– Тем не менее, вы отправили меня на каторгу.

– На моем месте разве вы не сделали бы то же самое? Правосудие должно быть непримиримым к преступлениям, совершенным судьями, в противном случае в него перестанут верить.

– В моем случае и речи не шло о правосудии.

– Неудачное стечение обстоятельств, мой дорогой Пазаир. Теперь же судьба повернулась к вам лицом, и мы все этому очень рады. Я узнал, что вы намерены, в рамках ваших полномочий, организовать процесс по поводу дела Кема, достойного всяческого сожаления.

– Вы хорошо информированы, Монтумес. Мне осталось лишь назначить его дату, и на сей раз это будет благоприятный день.

– Может быть, лучше было бы поскорее предать эти прискорбные обстоятельства забвению?

– Забыть означало бы совершить несправедливость. Мне кажется, что обязанности старшего судьи состоят в том, чтобы защищать слабого, ограждая его от посягательств сильного.

– Вашего пристава-нубийца слабым не назовешь.

– Вы – человек могущественный и стремитесь его погубить, обвиняя в преступлении, которого он не совершал.

– Если бы вы согласились на одну уступку, которая поможет избежать неприятностей…

– Какого рода уступку?

– На процессе могут прозвучать некоторые имена… Именитые граждане не хотели бы портить себе репутацию.

– Если человек невиновен, ему нечего бояться.

– Пойдут слухи, сплетни, их имена начнут трепать…

– На будущем процессе слухи приниматься во внимание не будут. Вы совершили серьезную ошибку, Монтумес.

– Вы – одна рука правосудия, я – другая. Отмежевываться от меня было бы для вас грубой ошибкой.

– Мне нужно имя свидетеля, обвиняющего Кема в убийстве Беранира.

– Я его выдумал.

– Вот это вряд ли. Вы бы не выставили этот аргумент, если бы персонаж не существовал в реальности. Я расцениваю ложное свидетельство как преступное деяние, способное разрушить человеку жизнь. Процесс состоится; на нем выяснится ваша роль, и я смогу допросить этого пресловутого свидетеля в присутствии Кема. Его имя?

– Я отказываюсь вам его называть.

– Это настолько важное лицо?

– Я обещал хранить молчание. Он многим рискует и не хочет огласки.

– Отказ сотрудничать со следствием. Вы знаете, чем это карается.

– Вы забываетесь! Напоминаю, что вы говорите с верховным стражем!

– А я – старший судья.