Волонтер девяносто второго года - Александр Дюма

— Рене, если ты будешь меня щадить, заявляю тебе, что сочту это оскорблением и поссорюсь с тобой, — предупредил меня г-н Друэ.

И, сказав это, молниеносно нанес мне такой сильный удар по руке, что я едва не выронил из рук саблю.

— Значит, господин Друэ, вам угодно драться со мной всерьез? — спросил я.

— Угодно, черт возьми, угодно! Вперед, сражайся от души!

— Рене, не посрами учителя, — попросил Бертран.

Я воспользовался его уроками. Показав всю свою ловкость, силу и проворство, я меньше чем за минуту нанес г-ну Друэ три укола.

Бертран кричал «Браво!», но г-н Друэ кричал «Браво!» еще громче.

— Прекрасно! — воскликнул он. — Одно удовольствие учить такого молодца, умеющего пользоваться данными ему уроками.

Потом, повернувшись к Бертрану, он сказал:

— Теперь поговорим о том, что привело меня к тебе. Я хотел незаметно удалиться.

— Постой! Ты нам не помешаешь, — обратился он ко мне. — Раз ты один из нас, тебе полезно послушать, что я сейчас скажу Бертрану.

Как и Париж, все города нашей провинции создавали отряды национальной гвардии. Пример подал Шалон, Сент-Мену последовал за ним. Господин Друэ стал командиром отряда; он приехал просить Бертрана быть его заместителем и выяснить, сколько людей Илет может направить в гвардию.

Создание отрядов национальной гвардии было вызвано в основном слухами о грабежах, известиями о скошенных недозрелых хлебах; за неделю вооружилась вся Франция. Ежедневно в Национальное собрание прибывало с десяток курьеров; все это не пугало Собрание, ведь в его распоряжении оказывалось более миллиона вооруженных людей.

Друэ и Бертран обошли деревню Илет, завербовав двадцать человек.

Егеря Аргоннского леса создали отдельный отряд. Они сформировали некое подобие бригады и командиром назначили папашу Дешарма.

Я пожелал войти во взвод г-на Бертрана, то есть служить в роте г-на Друэ. Тот подвез меня до хижины папаши Дешарма. По дороге он расспрашивал меня о вчерашнем визите охотников.

— Почему же я не видел, как вельможи едут обратно? — спросил г-н Друэ.

— Потому что они поехали в Верден, — объяснил я. — Тогда почему они не взяли у меня лошадей?

— Предпочли нанять их в Клермоне.

— Гм! А ты не знаешь, кто еще сопровождал принца де Конде и герцога Энгиенского? — подумав, спросил он.

— Я слышал имена господина де Водрёя и господина де Брольи.

— Все понятно, — сказал он. — Рене, они не едут инспектировать Верден. Они бегут, эмигрируют, бросают короля и покидают Францию. За границей они начнут плести интриги, может быть, натравливать на нас чужеземцев и попытаются вернуться назад вместе с ними.

Мне сразу вспомнилась грусть герцога Энгиенского. Я припомнил, как выразительно он посмотрел на меня, когда я сказал, что в австрийца или пруссака попасть легче, чем в голубя; наконец, я вспомнил его последние слова, сказанные мне на прощание:

«Надеюсь, ты всегда будешь вспоминать обо мне с удовольствием».

Бедный герцог! Он покидал Францию, этим и объяснялась его печаль.

— Пусть они все убираются, — тихо сказал г-н Друэ, — мы их выпустим всех до единого, пусть лучше враги будут вне дома, а не у тебя под боком. Но пусть король или королева не пытаются последовать за ними, это им не сойдет так мирно!.. — прибавил он сквозь зубы.

Наша национальная гвардия, особенно в первое время, представляла собой забавное зрелище. Примерно треть гвардейцев была снабжена ружьями; вторая треть была вооружена косами; остальные располагали вилами и даже прокаленными на огне палками.

Позднее мы выковали пики и вооружили ими тех, кому не хватило ружей. Но и в таком виде национальная гвардия горела энтузиазмом: не нашлось бы в ней такого человека, кто, получив приказ, не пошел бы на Париж.

Самым удивительным у гвардейцев была та естественность, с какой они составляли батальоны, выраставшие словно из-под земли. Свободе, тогда еще совсем юной, достаточно было коснуться стопой земли, чтобы взошел этот грозный урожай людей.

Именно в тот священный 1789-й год все во Франции стали солдатами; после 14 июля каждый француз рождался на свет уже с зубами, чтобы скусывать ими патроны. И кроме того, в стране царило то ненарушимое веселье, что очень нравилось Цезарю; он приказал назвать свой галльский легион «Легионом Жаворонка», ибо галлы не знали усталости и всегда распевали песни.

Позже родилось другое чувство, до тех пор неведомое и присущее только свободным народам, — чувство братства; греки и римляне сохраняли его, когда жили при республиканском правлении, но позднее — греки при тиранах, римляне при императорах — утратили.

Франция, чувствуя себя отвергнутой королем и преданной аристократией, поняла, что должна черпать силу в себе самой и что эту силу сможет обрести лишь в братском единении. Деревни и города договорились в случае необходимости оказывать друг другу помощь.

Однажды мы увидели, как по верденской дороге движутся люди из Клермона, а по парижской — люди из Сент-Мену. Им сообщили, что из Аргоннского леса внезапно нагрянула банда разбойников — она подожгла и разграбила деревню Идет.

Сто гвардейцев из Клермона, двести из Сент-Мену — первых вел г-н Матьё, вторых г-н Друэ — поспешили на подмогу соседям.

Но никто не обнаружил даже тени хотя бы одного разбойника. Вместо сражения все предались веселью; вместо стрельбы из ружей гвардейцы всю ночь пели песни и пили вино. Через неделю какой-то всадник, едущий из Клермона в Сент-Мену, галопом пронесся по деревне с криком:

— Разбойники идут на Варенн! На помощь!

Он исчез; никто не знал, кто этот человек. Однако все жители Илета взялись за оружие. Барабанщик деревенских гвардейцев пробил сбор; под водительством Бертрана полсотни мужчин вышли на площадь и, даже не подумав о том, сколько им может встретиться разбойников, направились в сторону Варенна. Разумеется, я тоже пошел с ними.

На подъеме дороги в Нёвийи мы заметили в полульё впереди нас густое облако пыли. Это шли гвардейцы из Клермона: их предупредили на полчаса раньше и они опережали нас.

Увидев их, мы все, нацепив шапки или колпаки на свои вилы, закричали:

— Да здравствует нация!

Этот возглас почти повсюду сменил другой — «Да здравствует король!»

Мы пришли в Варенн, ожидая найти его преданным огню и мечу. С вершины горы — по ее склону спускается вниз улица Монахинь — открывался вид на весь город.

Варенн был совершенно спокоен. Правда, горожан сильно испугали гвардейцы из Клермона. Их приняли за тех разбойников, чьего прихода ждали с минуту на минуту.