Переход - Эндрю Миллер

Мисс Бизли закрывает калитку.

Дома Тим варит кофе и сворачивает сигарету. У задней двери закуток, и хотя порой там воняет керосином из бака и, наверное, это не самая безопасная курилка на свете, Тим традиционно предается размышлениям здесь. Покурить, выпить кофе, поразмыслить, как течет жизнь (его жизнь, его отношения), а если нет больше сил ни думать, ни понимать, приляг, брось думать и вообрази музыку.

Наконец-то продвигается «CYP2D6», концерт, который Тим замыслил (и рассчитывал написать за месяц) еще в Бристоле. Симпатичное вступление, четырехдольная тема в миноре, тихонько заявляет о себе гитарное соло. Следующие части разработают тему под новыми, неожиданными личинами – регтайм, например, а затем медленная часть, величавое комическое фламенко. У Тима свой компьютер, чуть получше, чем у Мод, и там стоит программа, которая по нажатию клавиши рисует на экране нотный стан и подбирает оркестровки. Посвящение будет такое: «Для Зои» или «Зои, с любовью». Или просто «З».

Утра светлеют. Сад щетинится новой травкой, к концу месяца в голых кронах напротив коттеджа деловито снуют грачи. Когда едут в школу, на промокшие поля косится низкое солнце. Порой гололед, порой заряжает дождь, как будто зеленый, и лужи заплескивают лобовое стекло «лянчи», а Тим склоняется над рулем.

В коттедже на дверях и кухонных шкафах пластилином прилеплена художественная детская мазня – домики, кошки, улыбчивые схематичные люди. Волшебные палочки, коллажи из листьев, обклеенные блестками втулки из-под туалетной бумаги, банки с землей и прутиками.

Когда Мод возвращается вечерами, Зои обычно уже в постели. Тим говорит:

– Сходи к ней, посмотри, – и Мод идет наверх в офисном костюме, стоит у приоткрытой двери, смотрит в расплывчатую синеву детской, видит тень кровати, а затем, когда привыкают глаза, – бледное пятно дочериного лица на подушке.

Иногда Зои еще не спит, шепотом окликает Мод, и Мод садится на постель, а дитя болтает. Они разговаривают, будто узники, беглецы, или будто ночь сурово дирижирует необычайной своей музыкой и ее нельзя отвлекать. Зои рассказывает Мод срочные истории. Все-таки ее талант сочинять роскошен. Сказки ее, видимо, что-то значат. Зои спрашивает, где была Мод, и Мод рассказывает, и ее бесхитростные слова выслушиваются молча. Целуясь на ночь, они еле видят друг друга. Поцеловать глаз, поцеловать нос, бровь. Медленно дойти до двери, пожелать доброй ночи, и напоследок – шепот, почти вздох, и дверь прикрывается, но никогда не затворяется до конца.

Внизу Тим пихает полено в печь, или ставит на стол тарелку, или слушает по радио что-то про погребальные церемонии первобытных людей (могильник в Дании, в Ведбеке, у похороненной женщины вокруг головы сто девяносто зубов благородного оленя и вепря, а рядом дочь – видимо, ее – лежит на лебедином крыле, на поясе кремневый кинжал), спрашивает Мод, как там Зои, и Мод, садясь за разогретый ужин, или открывая ноутбук, или стоя столбом, как это за ней водится, и глядя невесть на что, отвечает:

– Зои? А, нормально.

– Может, поговорим?

– Если хочешь.

– Дело же не в этом, да?

Ночи – некие недра, дно морское. Что касается дней, они коварны по-своему.

Мартовское утро, до пасхальных каникул месяц. Тим играет Белле новый фрагмент, тактов двадцать. Снаружи промозгло, слякотно и промозгло, а они сидят в тепле от печи, одежда разбежалась по полу, церковный колокол отзванивает четверть часа. Странно играть на гитаре голым, дерево холодит колени. И странно играть голой женщине, что сидит на ковре в полулотосе, улыбается, шея и щеки еще слегка горят. Странно, но приятно.

Они все обсудили; они пошли на это с открытыми глазами. Белла не бросит мужа. Тим не бросит Мод. Облик их жизней не нуждается в переменах. Крис сломается, если Белла уйдет. Крис хрупкий, объясняет она, хотя по нему и не скажешь. Когда умерла его мать, месяц не вставал с постели. Ненадолго развилось недержание. Регрессировал до младенца месяцев семи от роду.

А Мод – что будет с ней? Тим воображал – много раз, – как объявляет ей, что все кончено, он уходит, забирает Зои. Он сам не знает, когда возникли эти мысли. Подозревает, что впервые – когда Зои был где-то месяц. Но не получается вообразить реакцию Мод. Заплачет? Промолчит? Или подождет, пока он отвернется, и вонзит ему между лопаток обвалочный нож?

Временами ему чудится, будто за последние шесть лет он не узнал о ней ничего важного – будто ему так ничто и не явило ее. Теперь все чаще, гораздо чаще он лишь качает головой и уходит – нет сил вникать. Может, мать была права? И умник-разумник Магнус («Старик, я понимаю, почему ты хотел ей засадить. Я всего остального не понимаю»)?

Но господи боже, это же Мод! Мод, которая пролетела мимо, рухнула замертво, а потом встала и пошла. Кто еще врывался в его жизнь так? Налетал всей мощью мифа?

– Мы берем людей на борт, – говорит Белла (Белла, которая искренне симпатизирует Мод). – Это не всегда разумно. А потом рождаются дети.

Они вместе два-три раза в неделю. Ухищрений не требуется – они просто едут друг за другом из школы. Оба соседа на работе, вокруг никого. Тим соврал бы, сказав, что ему стыдно. Он многое вытерпел; он заслуживает Беллу. Его ослепляет ее высокий рост (она ростом с него). Он с наслаждением раскладывает ее руки-ноги на диване, будто собралcя ее рисовать. Как-то раз он вошел в нее сзади, укоренился в ней, четыре колена упирались в простор дивана, и она выгнула спину, и слегка задрала сияющий зад, а Тим поднял голову – и сквозь окно посмотрел прямо в глаза старому викарию, что совой заглядывал через калитку. Белле Тим не рассказал, вряд ли старик что-то увидел, но Тим не расстраивается при мысли, что увидеть викарий мог, мог в сексе с этой длиннорукой женщиной, в водопаде ее волос различить, как работает жизнь. И Тима не слишком мучает совесть, когда нужно по мелочи обмануть Мод – а может, и не нужно, не поймешь ведь, что она замечает. Полжизни она как будто грезит, а другую половину смотрит на тебя, и кожа у тебя стеклянная.

Он говорит себе, что он как ящерица, но лишь сам угрюмо посмеивается. Неприятнее подмечать, что поездка с дочерью в школу – эдакая игра в предвкушении секса, и порой он болтает с Зои чересчур много или чересчур возбужденно, а иногда его подмывает всё ей рассказать – пусть она станет его маленькой конфиденткой. К тому же он слишком гонит, и «лянча», латаная-перелатаная «лянча» пляшет по проселкам.

Наступают каникулы, и три недели он с Беллой почти не видится. А когда видится, с ними дети, или Крис, или Мод. Любовники играют в традиционные игры – мимолетные взгляды, случайные касания рук на ходу, светский поцелуй теперь чуть крепче. Они обменялись сувенирами. Он подарил ей серебряный полумесяц на серебряной цепочке; она ему – кольцо, переплетенные змеи, много лет назад купила в Каире. Тим надевает его в первый день триместра, нацепляет на палец в машине, проезжает мимо Беллы по стоянке, опустив окно, выставив руку с мерцающим кольцом.