Чёрная дыра. Сборник рассказов - Эдуард Вячеславович Поздышев

– Вспомни, где стоишь… Вспомни… Вспомни… Прислушайся… Позови…

Сзади кто-то взял меня за руку. Я оглянулся и, не открывая глаз, смог разглядеть женщину. Смеясь, с разгорячённым лицом, горящим взором и рвущимися во все стороны от разыгравшегося вихря волосами она кричала мне что-то нетрезвым голосом. Из обрывавшихся от сильных порывов ветра трескучих фраз с прослушивавшимися в них визжащими истеричными интонациями я разобрал отдельные неясные фрагменты:

– Пойдём!.. Покажи!.. Ну, покажи же мне это треклятое кресло!..

Потом силой увлекла меня за ограду, и, скользнув по крыше, мы оказались верхом на чём-то склизком, холодном и движущемся.

Глаза я открыл лишь после того, как прекратилась буря. Обнаружив себя стоявшим у входа в гостиницу «Гоголь», машинально достал из пальто электронный ключ. До шестого этажа решил пройтись пешком. Минуя лестничные площадки, обратил внимание, что на висевших там картинах, изображавших сцены из гоголевских произведений, совершенно отсутствовали персонажи – только фон, и никаких людей. Впрочем, после путешествия верхом на чудовище и после того, что видели мои глаза и слышали мои уши, я был не в состоянии чему-либо удивляться. Мне уже было всё равно, кого или что я повстречаю в следующую минуту. Да и то, что нависшая вдруг тишина не могла предвещать ничего хорошего, я предчувствовал всем своим существом. И особенную тяжесть этой тишины я ощутил, оказавшись в номере. В моём кресле спиной ко мне сидела женщина. Она показалась знакомой. И само собой с моих уст слетела фраза:

– Зинаида?

– Сидеть в удобном кресле. Рядом моя Зинаида, – ответила женщина голосом Зинаиды.

Подумалось, что это другая какая-то Зинаида. Но не успел я подумать, как кресло поднялось в воздухе и, развернувшись, повисло посередине комнаты.

– Да, это я – твоя сучка! – зловеще прохрипело со всех сторон до боли знакомым голосом Святоши.

Вместо Зинаиды в кресле сидело существо с женским человеческим телом и огромной волчьей мордой. На макушке у чудища вдруг появился цилиндр, и морда преобразилась в задумчивое лицо призрака, повстречавшегося мне под уличным фонарём. На женском теле возникла шинель Акакия Акакиевича.

– О, я знал-с, – воскликнул Акакий Акакиевич, – что вы непременно соблаговолить изволите-с!

Внезапно призрак превратился в громадную оскалившуюся волчицу. Она спрыгнула на пол с растворившегося в воздухе кресла.

– Я тебе покажу удобное кресло! – хрипело из звериной пасти. – Теперь же смотри и слушай!

Изо всех углов комнаты стали вылезать призраки. Среди них были и сошедшие с картин персонажи, так напугавшие меня у канала, и танцевавшие в Казанском соборе люди в париках и кафтанах, и множество оживших памятников и статуй с ликами Петра Великого, включая львов, лошадей и иных звероподобных существ. Стены сотряслись и взорвались, и в поднявшейся пыли показались омерзительные твари. Клокоча и воя, они расположились вокруг, образовав собой ровный прямоугольник, так что вместо исчезнувших стен теперь кишмя кишели мерзкие сущности. Странным образом окна комнаты сохранились целыми и, удерживаемые тварями, подрагивали в такт нараставшей вибрации. Сквозь окна в комнату проникал дневной свет. Но над головой вовсю царила ночь. На месте потолка из бездны беззвёздного неба стремительно врывались в помещение бессчётные стаи змеевидных чудовищ. А пол под ногами всосала бездонная, вращавшаяся чёрной воронкой пропасть. Всё это клубилось перед глазами, давило со всех сторон, расплющивало и разрывало меня на части, при этом позволяя мне ощущать себя в целости и осознавать происходившее. Смешавшись с роящейся массой, почти растворившись в грохочущем месиве, вдыхая смрад то и дело возникавшей и мгновенно разлагавшейся плоти, глотая зловонную жижу и захлёбываясь в бурлящей и всепоглощающей пучине, я мог видеть каждую деталь всех до единого видений и слышать каждый вновь появлявшийся звук. Из бездны под ногами я слышал голоса, молившие о помощи. А окружавший грохот сконцентрировался в голове в одну неумолимую, с невыносимой болью раздававшуюся фразу:

– Выпусти нас! Выпусти нас! Выпусти нас!

В смутной надежде я протиснулся к окну и, распахнув его, хотел было прыгнуть. С улицы дохнуло пронизывающим и вмиг оковавшим меня холодом. К тому же в окне я увидел зрелище, повергшее меня в отчаяние. На месте домов и канала над землёй громоздились бесформенные ледяные руины. Всё замерло в звенящей морозной мгле, рассыпавшись на бесконечное множество ледяных кусков. Рассыпались строения и ограды, машины и катера, асфальт, гранит и даже вода. По кусочкам рассыпались люди, и окаменевшие частички их тел развеяло по округе морозным вихрем. Только неподвластные сокрушительной стихии разноликие твари блуждали меж обломками, отыскивая свежее лакомство и облизывая, разгрызая с мерзким хрустом и заглатывая обезображенные головы и конечности.

И что-то вынуждало меня с безысходным отчаянием постичь, что всё то, на что я надеялся, спасаясь от наваждений, не только случилось, но как будто было всегда, что всё самое важное, что я когда-либо осознавал, теперь оказалось самым ужасным из всех возможных и невозможных миражей. Об этом говорило мне то, что я видел перед глазами. И именно это внушали вдруг примолкшие и покорно склонившиеся призраки. И голос внутри меня раздавался над всей вселенной:

– Меня нет и никогда не было. А есть лишь чёрная дыра – вместилище смрада, зловония и всякой мерзости. Губить и разрушать – моя стихия. И на моей совести все человеческие смерти и страдания. Ни единой души я не спас и никогда не спасу. Так открою двери и выпущу зло, проснусь, и исчезнет навязчивый сон. Я – этот сон! Я –мираж! Я –мучительный нарыв, который необходимо вскрыть. И лишь сгинув в пропасти, я обрету долгожданный покой.

Но, провалившись в пропасть, я ощутил себя в гробу погребённым заживо. Возможно, видение длилось всего мгновение, но ощущение не проходило долго. Страшнее всего казалось не то, что невозможно было дышать, а осознание безвыходности положения, осознание того, что никакие крики, никакие действия не помогут освободиться от плена; и ещё более ужасным открылось то, что мне, которого вроде бы нет и никогда и не было, которому только что был обещан покой, отказано в возможности проснуться от жуткого кошмара – кошмара осознания того, что нет ни смерти, ни покоя, а есть только эта, ежесекундно сводящая и не способная свести с ума, сознательно выбранная мною участь извечно томиться в кромешном склепе. И вот в этой-то не прекращавшейся и, казалось, не могущей уже прекратиться муке я в последний раз услышал едва донёсшийся до меня чуть слышный шёпот:

– Позови…

– Зинаи-и-да-а-а! – вскричал я из последних сил

И внезапно очутился в том самом дворе, где неусыпно стерегли