Роман Нелюбовича - Олег Велесов

— Вы правы, всё это, конечно… Написать красивый роман с хорошей идеей, с хорошими героями, я имею в виду портреты, внутренний мир и прочее — это всё да, но…. Но для этого нужна муза.

Идея о музе пришла в голову внезапно, вдруг, и у меня неожиданно вырвалось:

— Хотите стать моей музой?

И мир потерял устойчивость. Берёзки качнулись влево-вправо, вода в Пужанке взбрыкнула, вспенилась, попыталась повернуть назад, не смогла и вновь потекла спокойно, почти неслышно. Берёзки тоже перестали качаться, и только сердце моё толкало кровь сильными резкими ударами.

Анна молчала. Казалось, она не услышала моего предложения, и я раздражённо подумал: хоть бы усмехнулась что ли. Но она даже не взглянула в мою сторону, а продолжала смотреть прямо перед собой, словно сказанное мной совершенно её не касалось.

Но она слышала. Слышала.

— Это очень… очень ответственно. Вы простите… Вы хороший человек, интересный, но всё слишком быстро. Я не могу так.

Я прикусил губу. А что, собственно, она должна была ответить? Да, конечно, я буду вашей музой! Как долго я вас ждала… Такое происходит лишь в мечтах, мне ли не знать этого. Болтливый дурак! И вообще, может она своего Илюшу безумно любит, а я… Опять язык наперёд вылез. Только испортил всё.

Я попробовал улыбнуться, хотя улыбка получилась жалкая. Тем не менее, я спросил, стараясь говорить развязно:

— Меня опередили? И кто? Илья?

Наконец-то она усмехнулась.

— Что вы знаете об Илье?

— Кроме того, что он никудышный поэт? Ничего.

— Именно. А ещё он мой друг, и если вы продолжите говорить о нём в том же духе, мы поссоримся. Вы хотите поссориться со мной?

Опять я сказал глупость. Почему рядом с ней я всегда говорю глупости? Если дело и дальше так пойдёт, я не просто оттолкну её, но заставлю себя ненавидеть.

— Извините, я не думал с вами ссориться, и не хотел обижать Илью. Просто, ну… Нашло что-то… Не обращайте внимание.

Она повернулась ко мне, и в глазах её блеснули знакомые чёртики.

— Такой вы нравитесь мне больше.

— Какой?

— Такой. Немножко растерянный и приземлённый. Почаще приземляйтесь, вам это идёт.

Замечательно, значит, таким я и буду быть.

Домой я возвращался один. Анна недвусмысленно намекнула, что разговоров на сегодня хватит, и она хочет побыть одна. Я не стал спорить и навязывать свои услуги, но выпросил разрешение, приезжать на это место, под эти берёзки, которые уже стали мне почти что родными. Анна разрешила и даже согласилась иногда приезжать сюда вместе со мной, и это вселяло надежду.

Я не сразу понял, что меня разбудило. Как будто толкнул кто-то, и от этого толчка по рукам и ногам, и по всему телу прокатилась дрожь. Я приподнялся на локтях, посмотрел в окно. Светало. На фоне серого окна отчётливо проступал силуэт Муськи; кошка сидела неподвижно и смотрела на улицу. Я покачал головой, перевернулся на бок, и тут меня снова толкнуло, только на этот раз я услышал гром.

Гроза? Я быстро встал, подошёл к окну, выглянул. Улица спала. Контуры Лёхиного особнячка выступали из серости уходящей ночи не резко, но явственно. Замутнённое небо не отражало ни единой звёздочки, и казалось одним большим некрасивым разводом. Вдалеке над лесом сбивалась в кучу чернота и медленно и неизбежно надвигалась на город — будто фронт, будто война.

Снова загремело — раскатисто, фатально. Поднялся ветер, взметнул пыль на дороге; тонкие ветви родительской вишни, до того висевшие понуро, колыхнулись и указали направление. Залаяла собака, Муська лениво повела ухом и снова превратилась в сфинкса. Сверкнула молния, по земле, по крышам домов застучали капли. От оконного стекла потянуло холодом. Муська наконец-то повернулась ко мне, мяукнула беззвучно и с подоконника прыгнула на диван.

Я накинул на плечи халат, вышел на крыльцо. Сухой воздух после многодневной жары постепенно набирался влаги, и от того становилось прохладно. Я сел на верхнюю ступеньку, запахнул халат сильнее. Люблю дождь во всех его проявлениях, не важно гроза это или тягучая осенняя изморось. Изморось даже лучше: всё, куда не коснись взглядом, промокло насквозь, тело пробивает дрожь, слякотно, зябко, а ты греешь себя мыслью, что сейчас встанешь и вернёшься в тепло дома.

Я прислонился головой к столбику, закрыл глаза. Как это хорошо, когда дома тепло. Руки любимой женщины протягивают чашку с горячим кофе, на столе ваза с печеньем и конфетами. В углу чехарда, визг, урчание — это дети играют с кошкой. У камина что-то вяжет мама. Телевизор включён, показывают концерт, знакомая песня оттеняет комнату приятным фоном. На кухне пыхтит чайник, ходики на стене мерно отсчитывают секунды: одна секунда, две секунды, три…

Кажется… кажется, я уснул… и пока спал, гроза кончилась. Тучи разошлись, небо очистилось и даже дорожка от калитки к крыльцу успела просохнуть. Возле рефрижератора копошился Лёха, готовился в рейс. Я встал, потянулся, вздохнул поглубже: воздух свежий, терпкий, с толикой горьковатого соснового аромата — он липнет к губам, к языку, растворяется в слюне, и возникает ощущение, что ты не дышишь им, но ешь.

Я спустился с крыльца, вышел за калитку. Лёха меня не видел; он присел на корточки возле задней фары и ковырялся в ней отвёрткой. Я подошёл ближе, окликнул:

— Здорово, сосед.

Лёха обернулся, в глазах застыла сосредоточенность.

— А, Ром, ты… Здорово. Чего вскочил рано?

— Да так, на грозу решил посмотреть.

— Гроза… гроза хорошо, да. В огороде хоть полило, а то картофельник совсем сухой.

— Картофельник?

Лёха кивнул.

— Ага… Ботва, вон, вся полегла. Который день уже. Колорадские жуки скоро с голоду сдохнут.

Он вынул из фары лампочку, посмотрел её на свет, произнёс сквозь зубы:

— Тоже сдохла, тварь.

— А ты в рейс?

— Да. Сейчас вот с этой разберусь…

— Когда вернёшься?

— Вернусь? Не знаю. Завтра к вечеру. Или в ночь. Посмотрим.

Лёхе было явно не до меня, он торопился, фара занимала его больше.

— Ладно, пойду, увидимся ещё.

— Ага, увидимся.

Я вернулся к калитке. Идти в дом не хотелось: свежесть утра радовала и настраивала на бодрость. Тогда чем заняться? Можно в сараюшке порядок навести, давно хотел это сделать. Или на подловку слазать, посмотреть, чего ещё такого оставила мне в наследство тётка Наталья. Лёха говорил, что у тётки Натальи самовар был хороший, раритетный, дореволюционный, может там его поискать? Было бы неплохо. Только в пыли ковыряться придётся, испачкаюсь… Нет, не сегодня, завтра, или на следующей неделе, или ещё когда там не знаю…