Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями - Сельма Лагерлеф

От ярости слова застряли у Бронзового в горле, и он только задвигал челюстями, силясь что-то сказать. Впрочем, он мог разговаривать и без слов — ведь у него была хорошая бронзовая дубинка. Ее-то он и пустил в ход.

Страшный удар обрушился на голову Деревянного. Из треснувшего лба взвился целый столб пыли и трухи. Ноги у Деревянного подкосились, и он рухнул на землю…

3.

Когда все затихло, Нильс осторожно вылез из-под груды щепок. Бронзового и след простыл, а на востоке из-за леса мачт вырывались красные лучи восходящего солнца.

Нильс с грустью посмотрел на кучу обломков — это было все, что осталось от Деревянного.

«Да, не промахнись его величество, и моим бы косточкам тут лежать, — подумал Нильс. — Бедный Розенбум! Если бы не я, проскрипел бы ты, наверное, еще годик-другой…»

Нильс бережно собрал разлетевшиеся во все стороны щепки и сложил их вместе ровной горкой.

Построив памятник своему погибшему товарищу, Нильс побежал к воротам.

«Не опоздать бы мне! — с беспокойством думал он, поглядывая на светлевшее небо. — Пока я разыщу ратушу, солнце, пожалуй, совсем взойдет. А вдруг Мартин и в самом деле улетит без меня?»

Он выскочил за ворота и побежал по улицам, стараясь припомнить, где он плутал ночью. Но утренний свет все изменил, все выглядело теперь по-иному, и Нильс ничего но узнавал. Он свернул в один переулок, в другой и, сам того не ожидая, выбежал прямо к ратуше.

Не успел он отдышаться, как перед ним уже стоял Мартин.

— Ну, сегодня ты молодец. Послушался меня, далеко не ходил, — похвалил его Мартин.

Нильс ничего не ответил. Он не хотел огорчать своего друга.

Когда стая пролетала над площадью, Нильс посмотрел вниз.

На высокой каменной тумбе стоял Бронзовый. Видно было, что он очень торопился и поспел на место в самую последнюю минуту. Камзол его был расстегнут, треуголка сбилась на затылок, а палка торчала под мышкой.

— Прощайте, ваше бронзовое величество! — крикнул Нильс.

Но Бронзовый молчал.

Может быть, он не слышал, а если и слышал, все равно ничего не мог сказать.

Ночь прошла. Начался новый день.

1

Стая Акки Кебнекайсе летела над прибрежной полосой, там, где земля встречается с морем.

Давно уже в этих местах между землей и морем шел нескончаемый спор.

Вдали от берега у земли только и было забот, что о картофеле, об овсе и о репе. Про море она и не думала.

И вдруг узкий длинный залив, как ножом, разрезал землю.

Земля отгородилась от него березой и ольхой и снова занялась своими обычными делами…

Но вот еще один залив рассек землю.

Земля и на этот раз окружила его деревьями, словно это был не морской залив, а обыкновенное пресное озеро.

А заливы бороздили уже весь берег. Они ширились, они вторгались в самую середину лесов и полей, дробили землю на мелкие кусочки.

Море хотело захватить землю.

Земля хотела оттеснить море.

Земля подбиралась к морю отлогими зелеными холмами.

Но море выбрасывало ей навстречу песок и складывало у берега сыпучие горы.

— Не пущу! — говорило море.

— Не сдамся! — говорила земля.

И она поднималась перед морем отвесной скалистой стеной.

Тогда море начинало яростно биться. Оно шумело и пенилось, оно кидалось на утесы так, словно хотело растерзать на части всю землю.

Но земля пускалась на хитрость. Она выставляла заслон из множества островов — шхер. Они держались крепко, как солдаты в строю. В первой шеренге стояли самые заслуженные старые бойцы. На них давно и травинки не осталось: свирепые волны срывали с них даже водоросли — из пены поднимались только камни, источенные глубокими морщинами.

Море перекатывалось через них, шло на приступ дальше. Но все новые и новые защитники вставали на его пути. И море билось с ними, постепенно истощая свою ярость, А когда добиралось наконец до земли, у него уже не было сил, и оно мирно плескалось у зеленых островков.

Здесь, на этих поросших травой шхерах, стая Акки Кебнекайсе в последний раз отдыхала перед самым большим перелетом.

Дорога всех птичьих стай шла дальше над открытым морем.

2

Нильс сидел на своем белокрылом коне и вертел головой во все стороны. В воздухе было шумно, как на большой проезжей дороге в ярмарочный день.

Никогда в жизни не видел Нильс столько птиц сразу. Тут были черно-белые казарки, и пестрокрылые утки, и крохали, и кулики, и кайры, и гагары. Они кричали, гоготали, чирикали, щебетали, свистели на все голоса. Они перекликались, переговаривались, старые знакомые приветствовали друг друга, а новички то и дело спрашивали:

— Скоро ли мы прилетим?

— Уж не сбились ли мы с пути?

— Сколько же можно лететь без отдыха?

Но вожаки уверенно вели свои стаи все дальше и дальше.

Берег и шхеры были уже совсем не видны.

Нильс взглянул вниз и — удивительное дело! — ему показалось, что ничего больше не было — ни земли, ни моря. И где-то там, под ними, тоже летели птичьи стаи, тоже проносились, обгоняя друг друга, легкие облака.

Неужели они летят так высоко, что, кроме неба, ничего уже пет?

Нильс посмотрел вверх, потом опять вниз и увидел, что там, внизу, птицы летят как-то странно, запрокинувшись на спины.

Да ведь там море! Спокойное, гладкое, как огромное зеркало, прозрачное море.

И небо — со всеми облаками, с перелетными стаями — отражается в нем так ясно, что самое море кажется небом.

День для перелета над морем был как нельзя лучше. Легкий ветер разгонял облака, словно расчищая птицам дорогу.

Только на западе нависла какая-то темная туча, и края ее почти касались самой воды.

Акка Кебнекайсе давно поглядывала на эту тучу, — туча ей не нравилась.

И недаром! Ветер уже не помогал птицам. Он набрасывался на них и резкими толчками норовил разметать во все стороны их ровный строй.

Начиналась буря. Небо почернело. Волны с ревом наскакивали друг на друга.

— Лететь назад, к берегу! — крикнула Акка Кебнекайсе.

Она знала, что такую бурю лучше переждать на суше.

Трижды пытались гуси повернуть к берегу, и трижды напористый ветер поворачивал их к морю.

Тогда Акка решила спуститься на воду. Она боялась, что ветер занесет их в такую даль, откуда даже ей не найти дороги в Лапландию. А волны были не так страшны, как ветер.