Перстень Андрея Первозванного - Елена Арсеньева

Альбина невольно усмехнулась:

– Ого! Еще как велики! Но все-таки это не он. Доктор молод, лет тридцати с небольшим. А этому под пятьдесят. Вот просто-таки разило от него возрастом, понимаешь?

– Н-ну, предположим… – кивнула Валерия и вдруг холодновато взглянула на Альбину. – Только имей в виду: я буду работать по этому делу с одним условием.

– С каким? – опять испугалась Альбина и даже вилку отложила.

– Чтобы ты съела весь салат. Это мое фирменное блюдо, и я воспринимаю как оскорбление… А что, разве его надо подсолить?

Альбина покачала головой, пальцами ловя слезы, которые вдруг посыпались со щек, и пытаясь улыбнуться.

– Умоляю – не надо! – взмолилась Валерия. – Конечно, денек у тебя выдался – не всякому пережить, а все-таки… все-таки она вертится! И ты жива, а могло быть совершенно наоборот, верно? Взгляни на ситуацию именно с этой стороны – и твои слезоньки сразу иссякнут.

– Это от усталости, – с извиняющимся видом улыбнулась Альбина. – И еще… еще… ты…

– Ой, вот этого не надо! – Валерия, протестуя, выставила узкую ладонь с длинными, худыми пальцами. – Не надо делать из меня добрую самаритянку, я этого совершенно не выношу! И работать буду не столько для тебя, сколько для себя. Я сейчас совершенно не у дел. Ты даже не представляешь, сколько у людей еще предрассудков! По-прежнему верят в то, что их полиция их бережет. Конечно, иногда у нее это получается, и бывают случаи, когда без нее вообще не обойтись. Но после полиции клиенты куда охотнее обращаются к вымогателям под вывеской «Частное детективное агентство», чем ко мне. Потому что я работаю в одиночку! Потому что на моих дверях нет черно-золотой вывески с идиотским названием, в прихожей не зевает тупорылый качок, я не бью с порога по башке суммой несусветного гонорара, а главное – потому что я женщина. Вот дурь, верно? Кажется, это осталась последняя сфера деятельности, в которой женщине еще надо доказывать свои приоритеты, но почему это должна делать именно я?!

– Мисс Марпл, – вспомнила Альбина, невольно улыбаясь. – Мисс Марпл работала в одиночку – и ничего!

– Вот-вот, – сумрачно кивнула Валерия. – А еще я недавно прочла потрясающую историю. Вообрази: шестнадцатый век. Где-то под Вильно разбойничает шайка, настолько свирепая, что путь к этому городу называли черным. Что ни месяц – новые жертвы! Великий князь поручил расследовать это дело минскому судье Ваньковичу, который был известен своим хитроумием, и обещал за головы бандитов полпуда золота – невиданную награду! В ответ разбойники ограбили и вырезали семьи двух шляхтичей, которые в это время сражались в ополчении с татарами. Вернувшись, один из них повесился над могилами близких. Это была уже триста пятидесятая жертва… Тогда Ванькович сказал князю: «Или передушу шайку до октября, или собственной саблей горло себе перережу!» Обещание серьезное, тем паче что на ноябрь была назначена свадьба судьи с красавицей вдовой Ядвигой Русиновской, чей муж тоже пал жертвой убийц.

Настала осень. И вот как-то раз в усадьбу одного старого пана прибыло с десяток хвастливых гуляк, которые клялись, что со дня на день покончат с разбойниками и огребут награду. Свое дело они начали с грандиозных пирушек. Они пили и мололи языками, оскорбляя бандитов такими черными словами, что те не выдержали – и явились в усадьбу покончить с хвастунами и показать, у кого сила. Через некоторое время, в латах и шлеме, туда же прибыл атаман. Однако войдя в дом, обнаружил, что все его сообщники повязаны, а рядом с мнимыми хвастунами, которые сидели трезвехоньки, его поджидает сам Ванькович. Однако и судью ожидало страшное открытие! Когда с главаря сорвали шлем, Ванькович увидел свою ненаглядную Ядвигу.

Перед казнью она сказала: «Скучно мне было жить. Я рыцарем должна была родиться, но, видно, черт вмешался: мужское сердце с женским телом соединил. Это я убила своего мужа, а потом уже никого не жалела. Наслаждалась запахом крови, видом убитых людей! Но тебя, судья, любила по-настоящему…»

После того как Ядвигу повесили в Вильно перед двадцатитысячной толпой, соседи сожгли ее подворье, а пепел развеяли по ветру.

– Ну и сюжетец, а? – зябко повела плечами Валерия. – Я почему тебе это рассказала? Замечательно – насчет мужского сердца в женском теле! Это как бы и обо мне. При этом тело мое меня вполне устраивает, я бы ни за что не хотела с ним расстаться. Однако сердце требует действий нестандартных, нетрадиционных. Действий либо нападающего, либо защитника! И это не ответ условиям времени, как у многих нынешних деловых дам. Это всегда при мне было. Я потому и занялась частным сыском, что мне это в кайф: ощущать, что от меня зависит судьба человека, его жизнь, благополучие. В том-то и смысл, что я не собственную семью охранять хочу, как положено женщине, а любого человека, который ко мне приходит за помощью. А самое огромное наслаждение – знать, что я все делала сама. Что за мной не стоят плечом к плечу сплоченные ряды боевых товарищей. Я и главнокомандующий, и снайпер, и артиллерия, и разведка, и знаменосец. Надеяться надо только на себя! Скажешь, эгоцентрично? – усмехнулась Валерия, вновь принимаясь за еду. – И эксцентрично, вдобавок? Но такая уж я есть. И хотя живу на гонорары, иногда сокращаю их до минимума, если человек не может заплатить, а дело интересное, меня задевает. Как твое.

– Что ж тут интересного? – Альбина вяло возила вилкой по тарелке. – Пришли… убили…

– Ты ничего не понимаешь! – Валерия махнула на нее тоненьким ломтиком батона. – Еще вспомнишь мои слова, я такие вещи безошибочно чую: сколь много нам открытий чудных готовит эта история, ты и вообразить не можешь! И кроме того – это я нарочно говорю, чтобы ты не комплексовала, – я ведь перед тобой в неоплатном долгу. Не забыла, надеюсь?

Альбина недоверчиво взглянула в отважно блестящие глаза – и ничего не смогла с собой поделать: начала хохотать вместе с Валерией.

Знакомством они были обязаны все той же приснопамятной страсти тети Гали спать на дежурствах. Тогда тетушка работала в терапии, самом спокойном отделении больницы. В терапии только-только появились так называемые коммерческие палаты: в них могли спокойно хворать пациенты, предпочитавшие это делать в одиночестве и имеющие возможность свое одиночество оплатить. С них драли в три шеи и за лекарства, и за процедуры, и за метраж. Это было выгодно стремительно нищающей больнице, и вокруг обитателей тех палат все ходили на цыпочках, охраняя их покой.

Среди платных пациентов однажды оказался мужчина лет сорока пяти с обострением язвенной болезни. Он владел небольшой фирмой, однако трудно было догадаться, сделался причиной обострения производственный или семейный стресс. Тетя Галя, инструктируя Альбину перед очередным ночным бдением, высказывалась именно за вторую версию, живописуя скандальный нрав супруги несчастного язвенника. Эта самая супруга все отделение извела голосом и повадками электропилы, «за свои деньги» требуя влажную уборку через каждый час, неусыпное внимание врача, сиделку у двери палаты и вообще неизвестно чего. Она не отходила от мужа целый день, озабоченно касаясь губами его лба, поправляя подушку, разглаживая простыни, то проветривая, то запирая форточку до невыносимой духоты, беспрестанно подсовывая больному раскаленный, из термоса, шиповниковый чай, ругательски ругая больничную еду – и незаметно, с отвращением пробуя, скушав чуть ли не весь диетический протертый супчик, предназначенный язвеннику… Словом, дама была невыносима просто-таки клинически. Вдобавок порывалась остаться в палате на ночь и уже начала требовать себе кровать или хотя бы раскладушку. Однако дежурный врач поймал отчаянный взор больного, брошенный на ночной столик, где рядом с неочищенным яблоком лежал нож, – и понял, что если он уступит вздорной даме, то ночью можно ожидать одного из двух: либо прободения язвы, либо убийства. Поэтому любящая супруга после некоторых усилий была выдворена домой, взяв на прощание с персонала страшную клятву, что на ночь у постели больного останется сиделка.