Совсем другая жизнь - Владислав Куликов

— У этого романа нет перспектив.

— А что ты считаешь перспективой? — Андрею захотелось ударить по столу, но он сдержался. — Жить под одной крышей, спорить: кому мыть посуду или как поджарить яичницу? Нарожать спиногрызов, которые будут лазить по тебе и тормошить, когда ты, смертельно усталый, захочешь отдохнуть после работы?

Ветров приподнялся на стуле и подался вперед. Весь жар, который производило его раскочегаренное алкоголем сердце, он вкладывал в эти слова:

— Нет уж, хрен с ней, с такой перспективой! Наслаждайся сейчас, пока ваши отношения воздушные и оттого прекрасные.

— Но я хочу быть с ней постоянно!

— Остынь! — Журналист не удержался и все-таки стукнул кулаком по столу. Посуда испуганно звякнула.

— Не стучи, стол сломаешь, — хмуро заметил Филин.

— Человечество меня поймет: я спасаю душу товарища. — Голос Ветрова стал тише и спокойней. — Живи, как живется. А разойдетесь, что ж… Я лично любил пять раз, нз них три безответно. Стрелы амура оставили такие дыры, что мое сердце — это одна большая заплатка. Так вот, поверь инвалиду любовных битв, время — лучший лекарь. Бе-а… Прости, браток…

Ветрова вырвало прямо на линолеум.

* * *

Врач взял в библиотеке подшивку «Советского труда». Ему хотелось узнать, что еще писал Ветров о «потеряшках». Но публикаций об этом больше не было. Более того, он не смог найти ни одной статьи Ветрова за последнее время.

«Странно, — подумал врач, — почему Неизвестный спрашивал про Ветрова? Он что-то вспомнил? Он встречался с Ветровым? Или он и есть журналист Ветров?»

* * *

Филин уснул. Впервые за последние дни он провалился в сон, как в глухую темную бездну.

И дело было не в водке.

Он спал почти без снов, пока его не растолкал посыльный.

А Ветров пошел домой. Ему жутко захотелось записать разговор. Это могло пригодиться. К тому же он был поражен умными мыслями, которые сам же и высказал. «О как я могу!»

Дома Ветров сел за кухонный стол и раскрыл тетрадку. Его нос уже клевал. Но он искренне считал: благодарные потомки не простят, если он уснет, так и не записав все разумное, доброе, вечное, что пришло на ум по пьяной лавочке…

— Мы все в этой жизни гонимся за призрачными бригами, — вывел Ветров дрожащей рукой, борясь с подступающим сном. — Причем у каждого — свой бриг. Главное, чтобы он был. Потому что мы живем, пока гребем в этой, казалось бы, бесполезной погоне. Как только цель исчезает, мы останавливаемся и тонем…

«Хрень полная!» Он разорвал лист бумаги и побрел спать…

«Вся наша жизнь — это сизифов труд, бессмысленная гребля», — мелькнула последняя пьяненькая мысль. Но встать и записать ее не было ни сил, ни желания: он проваливался в сон.

Филин же проснулся от того, что посыльный тряс его за плечи.

— Вставай, сколько можно спать? — кричал он.

— А? Что? — Константин тер глаза, ничего не понимая. — Как ты пошел?

— Просыпайся, твою мать. На границе — война!

Колонна остановилась в ущелье Пшихарв. Из грузовиков высыпали солдатики. Зажав автоматы под мышками, они обступили колеса ЗИЛов, бронетранспортеров и гусеницы боевых машин. Тугие струи мочи стали сбивать дорожную пыль с шин и траков.

— Глухо, как в танке, — умиротворенно сказал начальник штаба погранотряда, глядя на бурлящий Пяндж, — опять разведка обосралась. Я же говорил, что все будет спокойно.

— Подожди еще, — ответил подполковник, командированный из Душанбе.

У разведки были данные, что колонну ждала засада. Но накануне разведка обещала нападение на заставу, а позавчера — обстрел пограничного отряда.

Хрен-то там!

Все праздники просидели на стреме. И ни фига. Так что командиры решили не принимать близко к сердцу очередное предупреждение доморощенных штирлицев.

— Ты где предлагаешь позиции оборудовать? — спросил офицер из Душанбе.

— Там. — Начальник штаба махнул рукой в сторону выступа, врезавшегося в асфальтовую дорогу. — Наверху. Очень удобно. Будет простреливаться ущелье на той стороне. И с тыла никто не подберется.

— Пошли посмотрим.

— Пошли. Эй, гоблины, не разбредаться! — прикрикнул начальник штаба на солдат, стайками потянувшихся в разные стороны. — Командиры, вашу мать, следите за своими людьми!

— А боевое охранение где? — спросил штабной из Душанбе.

— Володченко, твою мать, ты что, уснул?! — заорал подполковник. — Выставляй своих гоблинов.

— Есть, — откликнулся грузный капитан, инструктировавший шеренгу высоких контрактников, увешанных оружием. Он скороговоркой закончил отдавать боевой приказ.

Контрактники — зрелые мужики и молодые парни с харями дембелей-пофигистов, — разбившись по два-три человека, неспешно побрели на указанные позиции. Капитан густым искусственным басом прикрикнул на солдат:

— Бегом.

Бойцы несколько раз подпрыгнули, изображая бег. Их лифчики — специально сшитые жилеты с подсумками для магазинов от автомата, в которых, по желанию, могут быть еще кармашки для ножей, гранат, прочих нужных в бою вещей, — забухали, ударяясь о тело.

— Бегом я сказал, — еще раз пробасил капитан. Контрактники с недовольными мордами изобразили вялое ускорение.

В ущелье Пшихарв выставляли постоянный пост. Все было буднично и спокойно. Лишь старлей-разведчик, приехавший с колонной, изредка с тревогой посматривал в сторону Афганистана. Но и там все было тихо. Лишь по узкой тропике ехал на ишаке дехканин.

«Странно, — подумал разведчик. — Что-то абреки мутят». Он решил сходить в ближайший кишлак, что был километрах в трех. Но только повернулся спиной к границе, как один из бронетранспортеров подпрыгнул и загорелся. Из открытого люка вывалился пулеметчик. Из его носа текла кровь.

«Летать-копать! — Разведчик бросился за камень и передернул затвор автомата. — Шиздец, приплыли».

С той стороны полетели ракеты и гранаты. Несколько адских посылок разорвалось в центре солдатской толпы. Куски мяса полетели в разные стороны.

«Ешкин кот, надо же было рассредоточиться», — подумал вжавшийся в землю начальник штаба.

Вдруг оказалось, что пятачок, на котором остановилась колонна, был открыт и гол — как на ладони, прятаться негде. Солдатики с гусиными шеями бросились под броню боевых машин. Но бронетранспортеры и бээмпэ вспыхивали, как спичечные коробки. Восемнадцатилетние пареньки горели в тесных пузах машин, обняв друг друга.

Кто успевал выпрыгнуть из подбитых бэтээров, бегал по пятачку и, пытаясь сбить пламя, срывал одежду. Но его или срезала пуля, или он падал сам. Огонь с радостным шипением бежал по оголенной человеческой коже.