Два измерения... - Сергей Алексеевич Баруздин

до медсанчасти. Дал ей кусочек сахара. Хорошо, оказался в кармане. Отвел вместе с телегой в сторону от белых палаток, распустил, дал пощипать травку. Трава сейчас самая хорошая, не тронутая еще летним зноем.

Он впервые попал в медсанчасть и с любопытством наблюдал, что делается вокруг. И в палатках, и в домах шла какая-то непонятная ему жизнь, и, хотя многие бегали, торопились, не чувствовалось суеты. У палаток сидели на траве перевязанные раненые. Кого-то носили и переносили на носилках санитары. Какие-то солидные мужчины и женщины выходили из палаток, что-то обсуждали и жадно курили…

Алеша тоже закурил.

Прошел час, не меньше, как они привезли Дудина, но о нем никто не вспоминал. «Подожди!» — сказала Катя-Катюша, но, может, она забыла?..

Но откуда она знает, что Алеша художник?

Вот уж, право, наваждение!

Наконец появилась Катя-Катюша. Он заметил се, выбегающую из одного дома, но она в темноте, конечно, не видела его и сначала побежала к тому месту, куда они привезли Дудина. Но Алеша уже успел отогнать Лиру с телегой.

Он вышел навстречу:

— Ты! А я жду!

— Слава богу, — буркнула она. И вдруг чуть-чуть перешла на иной тон: — Ищешь вас, мужиков! Ай-яй-яй! Куда ты спрятался, художник?..

Опять — «художник»!

Что Алеше сказать?..

— Как там лейтенант? — спросил он. — Жив?

— Жив? Жив и тебя переживет, и меня если потребуется, — бросила Катя-Катюша. — Просил тебя дочитать речь Сталина до конца… Какая речь! Мы еще вчера по радио слушали. Потрясающе! — И она замолчала.

— Он будет жить? — снова спросил Алеша.

— Будет, конечно, будет! — воскликнула Катя-Катюша. — А как же иначе? Я его перевязывала в том бою. Хотела госпитализировать. Но он — ни в какую! Вот и результат: потеря крови, обмороки, пульс — пятьдесят. Но говорит: будем живы — не помрем…

— Подожди! — сказал Алеша и добавил: — Подождите! А как же речь Сталина? У меня нет ее. Она у Дудина была…

Катя-Катюша вроде смутилась:

— Как? А он сказал…

— Да нет же у меня, поверь… Поверьте…

Он не знал, как обращаться к ней.

Катя-Катюша. Почти Вера рядом.

Он думал о Вере, видя Катю-Катюшу.

Не пишет! Не пишет! Не пишет!

А Катя?..

Ее слово «художник»…

Откуда оно?

— Я — сейчас, — сказала Катя-Катюша.

Даже Лира, спокойно щипавшая ночную травку, посмотрела на убегающую девушку, как показалось Алеше, осуждающе.

Снова Кати-Катюши долго не было.

По времени, а не по часам. Какие часы у Алеши! В последнем бою была возможность взять часы — трофейные — у убитых немцев. Часы тикали на покойниках, когда они брали их документы, но снять часы с руки убитого никто не решался.

Луна светила вовсю.

Небо было бархатное, словно замешенное на густой краске, с десятками жемчужных звезд. Можно смотреть в это небо до бесконечности, до изнеможения и забыться, ничего не видя и не слыша вокруг.

Белые палатки и белые дома кружились в лунных отсветах. Этот невидимый, волшебно-таинственный хоровод, казалось, сопровождался неслышимой музыкой, в которой присутствовал один неясный, словно стремящийся прервать, уничтожить мелодию гармонии и покоя, мотив…

Вот бы написать такую ночь!

А почему только это?

А почему не этих людей, выходящих покурить из палаток? Мужчин и женщин в белом поверх военной формы?

Темное южное небо. Луна, звезды. Некогда смотреть на небо, но сегодня спокойная ночь…

Все это жизнь, жизнь, жизнь…

А Катя-Катюша, оказывается, перевязывала лейтенанта Дудина, когда они и не заметили, что он ранен.

Дудин осудил Дей-Неженко, но и он же похоронил его, как и других, честно погибших.

Странно, что сегодня в небе нет немецкой авиации.

И на земле — тишина.

Здесь, в медсанчасти, это особенно важно. Тут оперируют, режут, спасают…

Так думал Алеша, ожидая, что его вот-вот позовут.

Позвать мог один человек — любопытная девушка, санинструктор Катя-Катюша, но ее пока не было.

То ли от нечего делать, то ли еще почему, но к нему привязалась песня, опять-таки довоенная, и он тихо бубнил ее:

Расцветали яблони и груши.

Поплыли туманы над рекой.

Выходила на берег Катюша…

Хотел было прервать это наваждение, но оно продолжалось:

Пусть он вспомнит девушку простую,

Пусть услышит, как она поет.

Пусть он землю бережет родную,

А любовь Катюша сбережет!..

Он бубнил мотив этой песни, ласкал Лиру, когда опять появилась запыхавшаяся Катя-Катюша:

— Прости, задержала! У нас ЧП было. Умер командир шестой батареи…

Алеша молчал.

Потом спросил:

— А как наш лейтенант?

Катя-Катюша бодро ответила:

— У Дудина все в порядке. Утром — вернется. Но сейчас, право, очень просил тебя дочитать речь Сталина. Вот она!..

Катя-Катюша передала ему текст речи Сталина, уже чуть измятый, с пятнами крови лейтенанта Дудина, помогла запрячь Лиру в телегу и, когда он взял вожжи, вдруг сказала:

— Не забывай, художник! Ладно?

Алеша опять смутился.

— Откуда ты взяла, что я художник?

— Ты меня не знаешь, а я тебя — еще с Долины, Горсков.

Вот уж о чем Алеша не догадывался!

Ударил Лиру, развернулся и, не попрощавшись с Катей-Катюшей, уже безо всякой осторожности погнал обратно к себе.

У палисадника его встретил Костя Петров:

— А мы тебя давно ждем! Ну, как Дудин?

Он рассказал о Дудине. Распрягли вместе Лиру. Отпустили пастись на привязи. Телегу отогнали в сторону.

— А ребята ждут! — сказал Костя.

— Не спят? — спросил Алеша.

— Не валяй дурака! — резко бросил Костя. — Речь Сталина не дочитали…

Ребята действительно не спали, хотя сена натаскали и, видно, поужинали.

— Пожуй, — сказал Костя, давая ему котелок. — Мы поели, тебе оставили.

Он быстро поел что-то холодное и начал читать продолжение речи Сталина. Светил ему фонариком Костя Петров.

— «…В силу навязанной нам войны, — читал Алеша взволнованно и торжественно, — наша страна вступила в смертельную схватку со своим злейшим и коварным врагом — германским фашизмом…

В целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР, для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу Родину, — создан Государственный Комитет Обороны, в руках которого теперь сосредоточена вся полнота власти в государстве. Государственный Комитет Обороны приступил к своей работе и призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина — Сталина, вокруг Советского правительства для самоотверженной поддержки Красной Армии и Красного Флота, для разгрома врага, для победы.

Все наши силы — на поддержку нашей героической Красной Армии, нашего славного Красного Флота!

Все силы народа — на разгром врага!

Вперед, за нашу победу!»

Текст сталинской речи был напечатан какой-то местной типографией в виде листовки — на