Проект "Веспасий" - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

— Суровый поп, — шепнул капитан. — Так это сейчас, пока молодой. Вот возьмётся за деток Алексея Михайловича ежовыми рукавицами, я не удивляюсь, откуда у Петра Алексеевича садистские наклонности.

— Он старших детей учил, насколько я помню, — возразил Глеб. — К петровскому воспитанию так, с краю… Хотя мы уже увидели различия с тем, что знали. Например, про возвращение брата Симеона, — они шли следом за монастырским служкой, показывающим дорогу к келье. — Хорошая новость, что лейтенант Мазуров жив.

— Плохая, что недолго. И как к нему пробраться — задачка с неизвестными. Тем более отец Симеон намерен нас вытурить. Чот мы ему не глянулись.

— Ну, он же не Софья, запавшая на тебя с первого взгляда. Всем мил не будешь.

Тем временем стемнело. Получив в свое распоряжение монастырскую келью, разумеется, без замков и ключей, это не гостиница, здесь «Бог хранит», прибывшие позаботились о лошадях и повозке.

Пришло время вечерней службы.

— В теории, нам уместнее всего было податься к иезуитам. Благо есть гродненский опыт общения с ними, — прикинул Глеб. — Но кинуть барахло у униатов, а самим дуть к католикам — такая себе идея.

— Думал, Симеон окажется лояльнее. Менял конфессию, это же учит быть терпимее…

— Вот. Я ему втолковывал: мы стали у себя в Массачусетсе католиками лишь потому, что духовный пастырь имелся единственный — католический. Была бы у нас община православная или протестантская, кто же младенца спрашивает о вере, когда его крестят? Ответил: «Бог един».

— И нет Бога кроме Аллаха, а Мухаммед пророк его, — это Генрих произнёс только сейчас, религиозную толерантность Симеона до такой степени он не испытывал. — Айда в Богоявленский. Наша инаковость там объяснима, а если забредём к католикам, снова посыплются вопросы: чо молитесь не так, креститесь без должного рвения. Заодно перед ним засветимся.

Если будущий стихоплёт, воспевавший винопитие, а гораздо чаще — величие русского царя, не обратил внимания, то молившиеся рядом униаты зыркали с подозрением, но молчали.

Поскольку суд и казнь в эти светлые времена — дело быстрое, после молебна отправились на рекогносцировку.

Ночной Полоцк практически обезлюдел, ставни в окнах закрылись, свет внутри стен Верхнего замка пробивался только на первых этажах, где не закрылись таверны, кабаки и прочие питейные заведения. Пара встреченных стражников не произвела никакого грозного впечатления, оба не совсем трезвые, монахов они просто проигнорировали.

Глеб прислушался. Один из них что-то говорил про злоумышленника, намеревавшегося похитить святой крест, и надо бы развернуться да проверить запоры тюрьмы… Второй убедил его — сначала согреемся и опрокинем по чарке, тогда вернёмся.

— Майор! Выходит, тюрьма где-то тут… — Генрих махнул рукой в направлении тёмного проулка, откуда выползли стражники. — Но там уже стена…

Проулок оказался тупиком, заканчивающимся неказистым каменным строением с толстой дубовой дверью, запертой на замок анекдотических размеров. Выше двери просматривался в полумраке ряд узких окон, кошке едва протиснуться, для надёжности ещё и забранных прутьями. Никакая охрана местное Лефортово не сторожила, иначе вряд ли бы замок висел снаружи. Одной стороной тюрьма примыкала к земляной насыпи, сверху на которой возвышалось бревенчатое крепостное укрепление.

Генрих осмотрел замок.

— Сломать — не выйдет. Но в детстве я, когда со шпаной якшался, похитрее замки открывал. Короче, мне понадобятся стальные спицы с загнутым крючком разной длины и немного везения. А ещё — факел, чтоб видеть внутри.

— И ещё один монашеский балахон. Заметил? На нас никакого внимания не обратили.

— А давай что-то споём пьяными голосами. Белорусу понятное. «Косил Ясь конюшину» или…

— Или битловский Yesterday. То, что никто больше здесь не может… Петь умеешь?

Генрих удручённо вздохнул. Его вокальный опыт ограничивался участием в ротном хоровом исполнении, точнее — громком рёве «А для тебя, родная, есть почта полевая» под аккомпанемент грохота сапог по плацу, у Глеба обстояло не лучше. Вариант скандировать «Спартак» — чемпион' они отвергли, потому что заключённый темпонавт, скорее всего, решит, что от голода и побоев у него поехала крыша, нежели догадается, что коллеги близко.

На следующий день брат Симеон, терзаясь сомнениями и недоверием, всё же сопроводил пару из будущего к Софийскому собору. Именно там хранились древние рукописи. Зачем именно они, а не религиозные тексты, монах так и не въехал. Наверно, вообще отказался бы помочь, если бы Генрих не напел между делом:

Вино хвалити или хулити — не знаю,

Яко в оном и ползу и вред созерцаю.

Симеон, ковылявший по монастырскому двору, встал как вкопанный.

— Где ты это услышал, чужеземец?

— Так много раз, — не моргнул глазом хитрец. — Мы же в тавернах останавливались от Риги до Менска и дальше до Полоцка. Менестрели поют. Люди подпевают. Душевные слова. Меткие. Что за гениев рождает земля литовская!

Лесть была грубая, прямолинейная. Довольно дешёвая: коль еврейский корчмарь Моисей её знает, как и автора, два монаха могли запросто слышать её в Полоцке. Но Симеон купился. Даже морщины разгладились на суровом лице.

— Безделица… Есть же серьёзные, духовные вирши… Идём!

От Богоявленского собора до Софийского вдоль берега Двины было минут пятнадцать ходьбы быстрым шагом. Софийский, кстати, сильно отличался от виденного в учебнике, тот — с высокими стройными башнями-колокольнями, а существовавший в XVII веке отличался от него массивностью и приземистостью.

Симеон свернул раньше, к низкой бревенчатой пристройке, и провёл к клирику, восседавшему за конторкой в окружении натуральных залежей древних книг и свитков. Тот, древностью соперничавший с письменными сокровищами, тоже долго не мог въехать — зачем приезжим старые летописи, тем паче на их изучение нужны годы…

— Епископ наш благословил узнать, когда слово Божие пришло на языческие земли Руси, — вдохновенно соврал Глеб. — А поскольку он нам наказал: знанье — дороже любых людских богатств, я пожертвую целый угорский золотой на ремонт храма, если диакон или кто-то из монастырских послушников перепишет древнюю летопись.

Как и ожидалось, золото на бессребреников произвело надлежащее впечатление, особенно когда монета блеснула в руке. Духовная пища важнее телесной, но одними благими помыслами кровлю не переложишь…

К вечеру того же дня путешественники определились с листами, подлежащими копированию, клирик выделил в качестве «ксерокса» молодого пухлого монашка с коротенькими и очень проворными пальчиками, тот заверил, что может писать по шесть-семь страниц в день, то есть срочный отъезд отложился минимум на полторы недели.

— И ничего не нужно красть! — воодушевлённо