Реанимация судьбы - Марина Крамер

– Ой, мамочки… это что же – изумруд?!

– Похоже на то. Ты ведь лучше разбираешься.

Аккуратно, даже не дыша, Светка извлекла брошь из шкатулки и поднесла к глазам:

– Черт возьми… Надюшка… это ж с ума сойти… и бриллианты… Ты хоть представляешь, сколько это стоит?!

– Только в общих чертах, – призналась я. – Но меня другое занимает. Я понятия не имею, что это и откуда в нашей квартире взялось. И второе – если мама знала, то почему не продала? Там еще деньги были, полторы тысячи долларов.

Светка, по-прежнему держа жука на ладони, посмотрела на меня поверх очков:

– Может, это не она положила?

– Тогда кто? И папина книжка всегда лежала в ящике стола, я ее сто раз там видела, а нашла тоже в этой книге. Кстати, ее я тоже вижу впервые.

Светка осторожно погладила жука пальцем по брюшку, покрутила ладонь, ловя гранями камня блики.

– К вам приходил кто-то в последнее время? Ну, я имею в виду, когда мама еще была жива?

– Откуда я знаю? При мне – нет, но без меня-то… Но ты же не думаешь, что кто-то подкинул эту шкатулку? Как туда записная книжка тогда попала? – возразила я. – О ней вообще только мы с мамой знали. Получается, что это она… Но тогда я не понимаю – иметь такие долги и держать в шкафу доллары и брошь дикой цены?

– Н-да… – протянула Светка, аккуратно укладывая жука назад в шкатулку. – Но теперь-то мы все равно этого не узнаем. Давай лучше подумаем, как поступить. Можно ведь попробовать продать. На квартиру, конечно, не хватит, но часть долга покроешь – может, хоть банк на время отвяжется?

– Как я это продам? В скупке берут только лом, камни не берут. А там, где возьмут камни, не возьмут золото.

– Да надо попробовать продать коллекционерам. Видно же, что вещь старая, наверняка есть ценители, – возразила Светка. – Знаешь, что мы сперва сделаем? Сфотографируем в разных ракурсах и попробуем в интернете поискать, может, есть описание, имя мастера – это же не штамповка, видно ведь, что изделие штучное.

Светке в этих вопросах доверять было можно – ее бабушка работала в ювелирном магазине, хорошо разбиралась в драгоценностях и Светку тоже научила. Жаль, что она давно умерла, можно было бы ей показать…

– А если просто пойти в антикварную лавку на Ключевской?

– С ума сошла?! Во-первых, если вещь ценная, тебя там просто обдурят, видно же, что ты в этих вопросах не разбираешься. А во-вторых, опять-таки, если вещь ценная… мало ли кому антиквар даст твой адрес.

– Ты слишком увлекаешься детективами.

– Вот поверь – иногда это к лучшему, – безапелляционно заявила подруга. – Осторожность не помешает, кто-кто, а ты должна бы уже это уяснить.

В этом был резон. Сегодняшний довольно удачный день притупил мое чувство опасности, а зря.

– Слушай, – вдруг сказала Светка, понизив голос, – я тут вот что вспомнила. У моей бабушки был приятель, Гавриил Ардалионович… ну, что ты ржешь? Вот такое сложное имя. И он, между прочим, ювелир, работал раньше на дому, подпольно – делал на заказ кольца, серьги, всякое такое…

– И что? Если он жив, ему уже лет девяносто.

– Восемьдесят шесть, и он до сих пор пешком на пятый этаж поднимается. А память у него – тебе не сравниться. Я вот что предлагаю. Давай-ка я ему позвоню завтра с утра, напрошусь в гости, и мы с тобой покажем брошь. Вдруг он что-то подскажет?

Не скажу, что Светкино предложение вызвало у меня энтузиазм – ну, что может подсказать почти девяностолетний старик, пусть даже в прошлом ювелир? Но отказываться тоже было неудобно – Светка искренне стремилась помочь, чем могла. А, была не была… схожу, не убудет от меня.

– Хорошо. Только… что-то боязно мне с такой вещью по улице идти, – протянула я с сомнением.

– Давай с собой Антона возьмем, – предложила Светка, и мы, не сговариваясь, расхохотались.

Антон, Светкин молодой человек, был отличным парнем – умным, воспитанным, интеллигентным – но в том смысле, что вкладывали в этот образ создатели старых советских кинокомедий. Высокий, тощий, в очках, вечно все теряющий и забывающий, Антон годился только в качестве собеседника, а вот в качестве защиты… ну, сомнительно.

– А пусть идет, – сквозь смех сказала я. – Хоть скучно не будет. Главное – не говорить ему, куда и зачем идем.

– Да! – подхватила подруга. – А то испугается!

Мы еще пару минут похохотали над Антоном, но совершенно беззлобно – мы его обе любили, Светка по-настоящему, а я как друга. Никогда не понимала, чего они не женятся или хотя бы вместе не живут. Внешне, конечно, они совершенно друг другу не подходили – долговязый Антон и кругленькая, маленькая, тоже в очках Светка, но в остальном более гармоничную пару трудно было представить. Мне порой казалось, что они даже думают совершенно одинаково – стоило Светке начать фразу, как Антон ее тут же заканчивал.

Словом, мы решили пригласить Антона просто ради компании, все равно втроем как-то спокойнее.

– Тогда я позвоню тебе завтра, как договорюсь, и мы с Антоном за тобой заедем. Старикан живет на другом конце города, поедем на такси, – решила Светка, перекидывая к себе в тарелку еще пару сырников.

Она ушла от меня почти в десять, когда уже стало темно, а я, снова спрятав шкатулку, но уже в короб старой швейной машинки, улеглась в кровать с ноутбуком – нужно было закончить редактуру.

Игорь

Как обычно, в выходной день он совершенно не представлял, куда себя приложить. Привычно сделав зарядку, выпив кофе и пробежав глазами новости в интернете, Игорь вымыл посуду и задумался.

Нужно бы уборку сделать, но сегодня совершенно нет настроения, особенно – заходить в запертую комнату. Мелькнула малодушная мысль: «А что, если оставить на следующие выходные?» – но он вспомнил, что в следующую субботу дежурит, а значит, в воскресенье проспит до обеда, а потом уже будет поздно развозить уборку. Нет, надо пересилить себя и убраться сегодня, чтобы завтра иметь возможность съездить на кладбище, где он не был уже полгода. Со временем он стал реже приезжать на могилу отца, хотя прежде делал это раз в месяц. Все изменилось три года назад. Игорь всегда считал тройку своим роковым числом и по возможности избегал его, но как избежишь, к примеру, собственный день рождения третьего марта? Это изменить не получится.

Закончив отдраивать и без того чистую квартиру примерно в половине пятого и убрав в высокий глиняный кувшин на полке кухонного гарнитура ключ от комнаты, Авдеев решил, что можно, пожалуй, пройтись, а заодно зайти в супермаркет – закончилась овсянка, которую он много лет ел на завтрак, ненавидя эту кашу всем сердцем. С самого детства, сколько он себя помнил, эта отвратительная склизкая масса преследовала его по утрам, портя настроение на весь день. Сейчас, став взрослым, он мог бы уже прекратить это мучение, но продолжал покупать и варить овсянку, чувствуя, что должен делать это. Таким образом он словно бы заглаживал вину. Вину, которую нес через всю жизнь и которую усугубил три года назад.