Темная комната - Валерий Попов
Шрифт:
Интервал:
Все стали поворачиваться к Гаге.
— Мосолов мне тоже помогал! — глянув в мою сторону, буркнул Гага.
Ночью мне приснилась страшная земля, скатывающаяся по краям, вся покрытая туманом. Из неё поднимались полупризрачные столбы, — какой высоты они были, трудно было сказать, — ничего знакомого для сравнения рядом не было. Столбы медленно перемещались в тумане, соединялись в группы, потом абсолютно симметрично расходились, соединялись с другими столбами в отдалении, снова расходились. Самое страшное было в том, что я откуда-то знал, что столбы эти были разумны, более того, я был одним из них.
«Наверное, — проснувшись в холодном поту, подумал я, — хихамары унесли меня к себе, теперь я один из них, а здесь они оставили своего, замаскированного под меня, а там я видел сейчас себя!..»
В первый день каникул я решил наконец отдохнуть. Я лежал на диване. Флакон «Усатина» красовался на тумбочке.
Раздался звонок, бабушка впустила Гагу. Гага молча сел рядом со мной, открыл «Усатин», налил в ладонь, задумчиво пошлёпал по верхней губе.
— Свежайший аромат! — проговорил он.
Я приподнялся на диване. Я достаточно уже знаю Гагу, чтобы почувствовать, когда он говорит что-то просто так, а когда — с подвохом.
— Хорошо сохранился! — спокойно ответил я.
— Всего восемьдесят лет прошло! — небрежно проговорил он.
Я вскочил, сел на диване, мы стали смотреть друг другу в глаза.
— И что ты хочешь сказать? Что «Усатин» сделан недавно?
— Ну разумеется! — ласково, как ребёнку, сказал Гага.
— И кем же?
— Провизором Остроумовым, кем же ещё?
— Ты хочешь сказать…
— Ну наконец-то сообразил, умный мальчик. Мы просто побывали в том времени.
— Так… — Я снова лёг.
— Тут вообще в нашем районе, — разглагольствовал Гага, — было множество лавок и мастерских. Сами названия улиц за себя говорят: Стремянная, Перекупной, Свечной, Кузнечный, Ямская.
— Пошли. — Я поднялся с дивана, стал надевать ботинки, уже зная, что спокойно наше свидание не кончится.
— Торопиться не советую, — холодно проговорил Гага. — Нет никакой гарантии того, что мы снова… к Остроумову попадём. Спокойно можем… и к мамонтам попасть — и это в лучшем еще случае!
— А в худшем? — Я похолодел.
— Можем в абсолютно неизведанный мир попасть, — спокойно проговорил он. — В такой, где мы сразу забудем, кто мы, и сама мысль о возвращении исчезнет. Можем и к хихамарам твоим забрести, — усмехнулся Гага. — А может быть, к самому началу времени попадём, если только имелось такое, о чём философы не устают спорить… — Он задумчиво постукал карандашом по зубам. — Но вряд ли у наших предков имелись тогда органы чувств, так что вряд ли мы что-то вообще ощутим…
— Ты хочешь сказать… что, проходя через какую-то точку, мы не только меняем пространство и время, но и сами меняемся?
Гага застыл с карандашом между зубами.
— Грамотно сформулировано! — наконец кивнул он.
Я вспомнил, как мне снилось, что в тёмной комнате валяются предметы, которые мало сейчас кто помнит: маялка, самодельная кукла. Потом ощутил, очень ясно, как я приснился себе в виде сороконожки в песке. Я понял: это были не сны — сигналы из других миров, которые совсем рядом.
— А я знаю, куда ушли жильцы, когда бомба попала в дымоход! В наше время!
— Вполне возможно, — снисходительно кивнул Гага.
Я встал, надел пиджак, начал застёгиваться.
— Далеко собрался? — спросила бабушка.
— Да как сказать, — задумчиво проговорил я.
Я посмотрел на неё. Хорошая у меня бабушка! Потом я зачем-то долго чистил пиджак: мочил щётку под краном и снова чистил. Потом, прощаясь на всякий случай и со щёткой, провёл рукой по щетине, и щётка брызнула на меня водой. Хорошая всё-таки жизнь окружает нас, щётки и то как живые!
Мы вышли с Гагой во двор. Подлетела старая газета и стала тереться об мою ногу, как кошка.
Потом мы прошли через Гагину квартиру и открыли дверь в тёмную комнату.
Думал я, что меня не вызовут, математику не делал, вдруг — бац! — контрольная! И как раз на новые правила, которые учить надо было!
Учитель математики Иван Захарыч написал на доске два варианта, сел.
Стал я думать и гадать, что делать. Вдруг Витька Григорьев, который на парте один впереди меня сидит, руку поднимает:
— Иван Захарыч! Можно, в другой ряд сдвинусь? Отсвечивает!
— Ну давай, Григорьев! Надо было сразу сказать — десять минут уже прошло!
— …Десять минут!
Склонился я снова над листочками, решать стал первый пример, — вдруг Витя опять руку поднимает:
— Иван Захарыч! Можно обратно передвинуться? Тут ещё сильнее отсвечивает — ничего не видно!
— Ну хорошо, Григорьев, сдвигайся! Только поторапливайся — пол-урока уже прошло!
— Пол-урока!
Решил я пример, за задачу взялся. Но без успеха: задача как раз на новое правило, а я его не учил, всю неделю в учебник не смотрел! Уверен был, что соображу: по математике у меня, как и по другим предметам, впрочем, отлично, в основном, думал, и тут соображу, но что-то не соображаю…
Конечно, можно в учебник залезть, правило посмотреть — Иван Захарыч не замечает обычно, — но не в моих это правилах — запрещёнными приёмами пользоваться!
Как папа мой говорит: «Лучше красиво проиграть, чем некрасиво выиграть!»
И я согласен.
…Стал от нечего делать по сторонам смотреть. Григорьев впереди меня неподвижно сидел, даже к ручке за всё время не прикоснулся. Вдруг — осенило его! — вскочил, глаза с листочка не сводит.
— Ти-ха! — как закричит.
Все замолкли испуганно, кто говорил. А Витька опустился на парту, лихорадочно стал писать. Потом гляжу: медленней пишет, медленней… остановился.
— Нет, — тихо говорит, — не то.
Потом снова неподвижно сидел. Потом снова вдохновение:
— Ти-ха!
Даже Иван Захарыч оцепенел, который сданные уже листки проверял.
— Нет, — Витя говорит, — не то!
Иван Захарыч, на наручные часы посмотрев, говорит:
— Спешить не надо — поторапливаться надо!
Эту фразу он всегда говорит, когда до звонка секунд так двадцать осталось.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!