Розовый костюм - Николь Келби

– «Породистая» – вот как меня называли. Меня воспитывали как породистую скаковую лошадь, но я оказалась слишком дикой и слишком большой бездельницей.

Прошло еще несколько минут, затем дверь отворилась, и на пороге вновь возник тот же агент секретной службы.

– Вы больше не нужны, – сказал он Кейт.

Кейт изучала горизонт. Солнце как раз садилось за высокие, ставшие в сумерках серыми дома Нью-Йорка, и вдруг края их крыш словно вспыхнули огнем. Она столько времени прождала зря. Причем в очередной раз. И в итоге получила от ворот поворот. В очередной раз.

А как же Шанель?

– Мисс, я просил вас удалиться.

– Да. Конечно. – В комнате было очень тихо. – Пожалуйста, скажите ей, что примерку в «Chez Ninon» готовы устроить хоть завтра. Я имею в виду костюм от Шанель.

– Скажите это секретарю, когда будете уходить.

– Хорошо, – согласилась Кейт, но, разумеется, никакого секретаря не было, так что и сказать было некому.

А грузовой лифт она нашла легко.

По дороге домой Кейт все время думала о тех случайно услышанных словах. Породистая? Ее приводила в ярость одна лишь мысль о том, что люди способны воспитывать своих детей как породистых животных. Она просто представить себе не могла, что кто-то скажет такое Маленькому Майку. Что хорошего дает подобная дрессировка? Девочка, выращенная, как скаковая лошадь? Возможно, та своевольная девочка и сумела в итоге стать одной из самых могущественных женщин на свете, но до чего печально и одиноко звучал ее голос.

К сожалению, вечером Кейт так и не смогла закончить платье миссис Астор. Позже она скажет, что и сама толком не знает, почему ей это не удалось. А ведь она пробежала весь путь от «Карлайла» до «Chez Ninon» и была самым решительным образом настроена возиться с платьем столько, сколько понадобится, чтобы возместить упущенное время, бессмысленно потраченное на поход в отель. Но когда она подбежала к дверям ателье и подняла голову, то увидела, что все окна в «Chez Ninon» темны. На втором этаже явно не было ни души. Даже в задних помещениях свет не горел. Кейт посмотрела на часы. Половина десятого. Все давно дома, подумала она. Все, кроме меня.

Она еще немного постояла у запертых дверей, разглядывая здание, в котором размещался «Chez Ninon». И дом, и улица вдруг показались ей совершенно чужими – просто какой-то незнакомый дом на незнакомой улице, где полно всяких других офисов и магазинов. Он вовсе не казался волшебным местом, где из ткани стежок за стежком создаются мечты, где кусочки кружев превращают в маленькие чудеса. Во всяком случае, она даже подумать не могла, чтобы оставить посылку от Шанель в этих темных, чужих комнатах. Она и не оставила. Со свертком в руках она медленно пошла прочь.

Гряда облаков, которую она видела из окон пентхауса, вкатилась в город, и он по колено утонул в сером тумане. Музыка ночи – настойчивые автомобильные гудки, вой полицейской сирены и какой-то печальный гул города – звучала а капелла все громче, все настойчивей и отдавалась у Кейт в висках, точно стук сердца. Улица за улицей, перекресток за перекрестком – Кейт шла, чувствуя себя не отдельным человеком, а частью города. Она была словно вплетена в его ткань; она была основой и утком этой ткани. Поднятые воротники плащей у пар, спешивших ко входу в метро, поношенная хлопчатобумажная рубашка бакалейщика, опускавшего на ночь тяжелую металлическую решетку над входом в его магазин, девушки, неторопливо фланировавшие к Таймс-сквер – без пальто, без перчаток, без шляп и в таких облегающих платьях, что им явно трудно было переставлять ноги… Все это теперь стало ее, Кейт, миром. Ков больше не был ее домом. Как не был ее домом и тот Нью-Йорк, что принадлежит богатым и нетерпеливым дамам, которые кривляются перед зеркалом в «Chez Ninon», по сто раз оглядывая себя в новом платье и думая о следующем платье, не менее прекрасном, и о следующем, и о следующем… Мир Кейт – это мир продавцов хот-догов в рваных куртках горохового цвета, мир кучеров наемных экипажей в потертых высоких цилиндрах, мир уличных полицейских, одетых в форму из грубой шерсти и поношенные ботинки.

Жизнь под облаками. Рваная, грязная – и все же в чем-то прекрасная. Это был мир Кейт, и она слышала, как яростно и болезненно бьется его сердце. Завтра придется объяснять, что произошло в «Карлайле». Собственно, все было очень просто – Кейт вошла и села за столик. Впервые с тех пор, как она покинула Ков, она села в ресторане за столик, как настоящая дама, а не как девушка, место которой – в задних комнатах ателье. И стоило Кейт сесть за столик в «Карлайле», как все сразу переменилось. Мисс Нона наверняка совсем этого не поймет. А мисс Софи попросту решит, что Кейт сошла с ума.

Вообще-то она вовсе не собиралась садиться за столик. Она направлялась к входным дверям, воспользовавшись грузовым лифтом, как ей и было велено. Но, выйдя из лифта, неожиданно оказалась в элегантном зале с огромным зеркалом в позолоченной раме и хрустальными канделябрами. У нее было ощущение, будто она оказалась в уютной гостиной богатого сельского особняка, вроде Фота-хаус на острове Ков, с ботаническим садом, зоопарком, где содержались всякие экзотические животные, и собственными историями о привидениях. И Кейт вдруг захотелось посидеть хотя бы минутку в таком чудесном месте, чувствуя себя очень красивой в этом, позаимствованном на один вечер костюме. Стулья были обиты мягкой кожей. Поленья в камине горели жарко, без дыма. На маленьких столиках темного дерева стояли в фарфоровых вазах свежие розы.

Кейт и раньше доводилось сидеть в красивых залах – и в Кове, и даже в Дублине, – и никто никогда не запрещал ей входить туда. Она, конечно же, не собиралась провести здесь весь вечер. Ей просто хотелось немного прийти в себя и собраться с силами. В помещении было очень тепло, и Кейт сняла пальто. Затем она сняла и шляпку «от Лили Даше», такую невероятно французскую, и вместе с серыми лайковыми перчатками положила рядом с собой на столик. Перчатки выглядели просто великолепно – вот они уж точно были из этого мира. Но коробку, присланную Шанель, Кейт по-прежнему держала на коленях – уж ее-то ни в коем случае потерять было нельзя.

– Чаю?

Молодой человек был одет в симпатичный смокинг европейского покроя с атласными лацканами. Чай подали в серебряном чайнике. Помимо чайника на подносе стояли тонкие фарфоровые чашки с блюдцами, серебряный молочник со сливками и сахарница с идеальной формы кубиками сахара.

– Печенье?

Ну конечно, печенье!

– И шерри?

Кейт считала, что шерри подают в незначительном количестве как бы в придачу – как, скажем, горчицу к обеду. Но ей определенно хотелось попробовать этот напиток. Она переложила коробку за спину, как подушку, и прикрыла ее сверху пальто.

– Можно мне это взять? – спросил официант.

– Нет. Но спасибо, что спросили.