Вранова погоня - Татьяна Корсакова

На кухне горел свет, отблески его падали на плитку коридора, подкрашивали ее золотом. Никто не кричал и не выл, и гром гремел уже едва слышно, где-то совсем далеко. На всякий случай Никита заглянул в спальню-палату – ни Эльзы, ни кошки там не оказалось. Или снова сбежали, или перебазировались.

Перебазировались. Кошка заняла наблюдательную позицию на подоконнике, а Эльза сидела на барном стуле, с отстраненной сосредоточенностью смотрела на газовую плиту.

– С легким паром, – сказала, не глядя на Никиту.

– Спасибо. – Он сел напротив, подпер кулаком подбородок, спросил: – Хочешь есть?

Сейчас она скажет, что не голодна, что ей нужна доза, и вся магия этого почти домашнего, почти обывательского мгновения развеется как дым. Придется снова привязывать, капать и мониторить. А потом отчитываться другу Ильюхе о проделанной работе. Но она вдруг кивнула, сказала осипшим голосом:

– Не помню, когда ела.

– Давно. – Выпирающие ключицы и острые лопатки – лучшее тому подтверждение.

– Мне не хочется… – Дрожащий палец с обгрызенным ногтем рисовал на мраморной столешнице затейливые узоры, кажется, что-то кельтское. – Я боюсь, что меня снова вырвет.

– Начнем с малого. – В холодильнике он видел куриный бульон, то ли заботливо сваренный, то ли предусмотрительно заказанный адвокатом Никопольским.

Тихо тренькнула микроволновка, принимая в свое нутро тарелку с бульоном, тостер после недолгих раздумий выплюнул подрумяненный до нужного состояния тост.

– Вот, ешь! – Никита поставил перед Эльзой тарелку, положил тост.

Прежде чем взяться за ложку, она долго присматривалась, принюхивалась, прямо как кошка, а потом сказала:

– Я попробую.

– Пробуй.

– А потом кофе.

– Если съешь десять ложек.

Она съела. Давилась, морщилась, зеленела, но ела. Так хотела кофе? Или просто приняла решение стать человеком? Пусть бы второе!

А ему самому хотелось выпить. Нет, не так! Не выпить, а напиться до чертиков. Вот обрадовался бы Никопольский, обнаружив их утром никакущих, споткнувшись на пороге об мусорный мешок, полный дохлых птиц. Ну и про выпачканные кровью окна не стоит забывать. Картинка получится впечатляющая. Иероним Босх нервно курит в сторонке.

Будь Эльза в стабильном состоянии, доверяй он ей хоть немного, Никита, пожалуй, и напился бы. Наверняка в закромах этого гостеприимного дома найдется не только куриный бульон, но и бутылочка вискаря. Но пока придется ограничиться кофе с шоколадкой.

Кофе он сварил много, чтобы уж наверняка хватило им обоим. Он варил, а Эльза сидела, скукожившись, старалась удержать внутри бульон. Если не удержит, будет обидно, Никита уже как-то воодушевился этой их совместной маленькой победой.

– Ты как? – спросил уже, наверное, в двадцатый раз. Спросил и заглянул в бледное Эльзино лицо. Веснушек почти не видно, на лбу испарина, но глаза уже с явной прозеленью, а не мутно-болотные. Пошел процесс!

– Плохо. – Не соврала, и то хлеб. Пока плохо, потом станет полегче. – В физическом плане.

– А в эмоциональном? – Вообще-то спросить хотелось про психический статус, а не эмоциональный, но раз уж у них что-то стало налаживаться, лучше сгладить острые углы.

Эльза ответила не сразу, мешала горячий кофе мельхиоровой ложечкой и раздражающе громко бряцала ею по стенкам чашки.

– Раньше их никто не видел.

– Ты о чем?

– О птицах и этом… в маске. Их не видел никто, кроме меня. Ни Януся, ни соседи, ни врачи в психушке…

Услышать про психушку было больно. Почти так же больно, как узнать, что рыжая девочка Элли стала наркоманкой.

– Я им говорила про птиц, а они говорили мне про белую горячку и психоз. – Эльза поежилась, и кошка тут же встрепенулась, повела ушастой башкой. – Иногда они мне снились, иногда приходили наяву. Наверное… В какой-то момент я перестала понимать, где бред, а где реальность.

– Я их видел. – Никита посмотрел на свои разодранные руки. – И ты тоже можешь посмотреть. Возле двери стоит мусорный мешок.

– Я уже посмотрела, – сказала она без тени иронии. – Пока ты мылся.

– Надо выставить на крыльцо.

– Нет! – Она встрепенулась, и кошка сорвалась с подоконника, запрыгнула к ней на колени, заурчала успокаивающе. – Утром. Давай сделаем это утром.

Никита посмотрел сначала на часы, потом в окно. Утро было уже близко, еще час-другой, и наступит рассвет.

– Как скажешь. Может, тебе дать что-нибудь к кофе? Я видел в холодильнике пломбир.

Когда-то в прошлой жизни Эльза любила кофе с пломбиром и шоколадной крошкой. Может, до сих пор любит?

– Нет, спасибо. – Она мотнула головой и чуть не свалилась со стула. – Повело что-то, – сказала виновато.

Еще бы не повело, после всего, чем она закинулась.

– Что ты принимаешь? – спросил Никита. Сейчас, пока она относительно вменяема, нужно успеть собрать анамнез.

– Я не знаю. – Эльза пожала плечами, сделала осторожный глоток кофе. – Сначала это были таблетки, которые мне прописал психиатр. У меня начались галлюцинации. То есть тогда я подумала, что это галлюцинации, и испугалась. Януся тоже испугалась, потому что я чуть не выпала из окна. – Чашку она держала двумя руками, но та все равно дрожала. – Птица залетела в комнату, я пыталась ее выгнать, открыла окно, и как-то так получилось, что очнулась я уже на подоконнике от Янусиного крика. Я пыталась объяснить, что не нарочно, что птица была на самом деле, а Януся сказала, что я чокнутая, и отвела к психиатру. Не официально. Януся работает в психоневрологическом диспансере, она там всех знает.

А чашку она все-таки поставила, не справилась с ее тяжестью, прижалась взъерошенным затылком к стене, прикрыла глаза. Перенести бы ее обратно в кровать, но ведь сбор анамнеза еще не закончен.

– И что сказал психиатр? – спросил Никита осторожно.

Чувствовал он себя сейчас отвратительно. Ведь видел, как она уязвима, как ей плохо, но продолжал помнить про анамнез.

– Психиатр попросил подарить ему одну из моих картин, сказал, что Януся показывала ему фотографии, что коллекционирует рисунки пациентов, а мои – крайне занимательные. – Она улыбнулась самыми уголками губ, а глаза так и не открыла. – А взамен дал мне таблетки, сказал, что должно помочь.

– Помогло?

– В каком-то смысле. С таблетками я научилась прятаться.

– От птиц?

– От птиц и того человека. – Все-таки она открыла глаза, задышала часто и поверхностно. – Я не сразу поняла, что птицы настоящие, а он нет. От него спрятаться было сложнее всего, но я научилась.

– С помощью таблеток?

– Да. Те, что выписал психиатр, быстро закончились, и я запаниковала.