Степан. Повесть о сыне Неба и его друге Димке Михайлове - Георгий Шевяков

бабушка и черноволосый (здесь генерал Коршунов довольно хмыкнул и глянул на капитана) двенадцатилетний брат Дима. Наконец-то появился хоть какой-то конкретный результат; надо сказать все посвященные в тайну давно испытывали сомнение в выводах ученых и не раз и не два высказывали это сомнение генералу.

Был немедленно собран оперативный штаб, где наметили снять наблюдение отовсюду и сосредоточить все силы в одном месте. А также запросить дополнительную аппаратуру, переводчиков, читающих по губам и под предлогом ремонтных работ установить в квартире Михайловых подслушивающие устройства. Машина розыска едва начала разворачиваться, как произошел сбой, который и генералу и капитану мог привидиться разве что в самом страшном сне.

Через несколько минут после того, как оперативная группа вышла от генерала, в кабинете небезызвестного нам Костика — в миру Константина Львовича, личного секретаря всесильного упомянутого ранее Карелина — зазвонил телефон и мужской голос произнес коротко и четко: «Уфимское шоссе дом, квартира такие-то, семья Михайловых: бабушка, мать, Катя шестнадцать, Дима — двенадцать лет. Катя была в джипе, Дима рядом. У вас двадцать, от силы двадцать пять минут».

Еще через две-три минуты дежурная бригада Сливака, о которой мы упоминали, помчалась по указанному адресу. Там выяснилось, что все три женщины дома за бронированной дверью, которую не собираются открывать ни электрику, ни милиции, ни кому бы то ни было. Димка же, по словам дворовых мальчишек, находился на уроках в 114-й школе. Учитывая, что оставалось не более 5 минут из отпущенного бригаде времени, а на взлом квартиры и похищение женщин потребовалось бы времени значительно больше, за непредсказуемостью поведения и женщин и соседей, бригада после новой команды дружно рванула к школе, и там произошло следующее.

Женский голос в телефонной трубке, которую подняла рука директора школы, звучал взволнованно и тревожно.

— Екатерина Петровна, вы уж просите, что беспокою Вас. Я мама Димы Михайлова из 6-б класса. У нас с бабушкой очень плохо. Скорая даже в больницу вести не хочет, — тут голос совсем задрожал. — Екатерина Петровна, вы не могли бы отпустить его с уроков. Пусть кто-нибудь скажет. Ради бога …

— Конечно, конечно. Я распоряжусь. — крупная пожилая женщина встала со своего директорского кресла, вышла в коридор и послала к мальчику охранника.

Вызванный в коридор, Димка услышал горькую весть, крикнул Мишке Коломийцеву, чтобы портфель он занес к нему после уроков домой, выбежал из школы и помчался по малолюдной в то время улице. Навстречу ему скучающе шел молодой человек. Когда Димка пробегал мимо, он брызнул ему что-то в лицо из баллончика, отчего глаза мальчишки закатились. Еще один мужчина, шедший следом, подхватил падающее тело, и вдвоем с первым они занесли Димку в подъехавший автомобиль. Из проезжающих машин, быть может, и обратили на это внимание, но мало ли что происходит в городе…

Через двадцать минут, когда закончились занятия в школе, Димкин сосед по парте занес его портфель домой. Растерянно опустилась на стул Валентина Михайлова, услышав его рассказ, и зарыдали в голос мать и дочь, почуяв страшную беду. «Это из-за меня, из-за меня. Лучше бы я умерла тогда, мама», — причитала Катя. С широко раскрытыми глазами слушали эти слова с помощью подслушивающих устройств в здании ФСБ, подлое слово «измена» зашелестело в коридорах, и объявил почерневший лицом генерал Коршунов данной ему властью блокаду городу Уфе.

Остановились, заскрежетав тормозами, поезда на рельсах, застыли на взлетных полосах самолеты, многокилометровые очереди машин столпились на выездах из города, все проселочные дороги в радиусе ста километров перекрыли посты омоновцев. А в самом городе на перекрестках и между ними встали наряды милиции с короткоствольными автоматами, проверяя и изучая чуть ли не с лупой в руках буквально каждый сантиметр автомобилей. Первоначально матерясь, а в пятый и десятый раз лишь обреченно вздыхая, открывали водители багажники и капоты, вскрывали каждую сумку или коробку груза. Недовольно выходили и пассажиры, выкладывали документы, клали руки на капот, давая себя ощупывать. Нередки были и сцены с женским голосами от возмущенного «мерзавец» со звонким шлепком по щеке, до тихого «что же вы при людях-то, товарищ милиционер?». Кинологи с собаками и хотя бы одной Димкиной вещью обходили поезда, трамваи, автобусы и просто улицы и переулки города. Горестный шепот «облава на черненьких» пронесся над городом. Черноволосые пацаны в возрасте от семи до пятнадцати лет попрятались, как тараканы, в щели квартир и дворов, а тех, кто не успел, под внушительным и почтительным (слава генералу Коршунову, ибо кусались они как пойманные волчата, и не будь строгого приказа, попало бы им на орехи от суровых спецназовцев) конвоем из двух-трех автоматчиков, державших за руки, сопровождались в ближайшее отделение милиции для выяснения личности. Вал телефонных звонков из всевозможных высоких сфер накатывался как лавина, как цунами на генерала Коршунова, и опадал проткнутым резиновым шариком от прямых генеральских слов в трубку: «Насрать. Будет, как я сказал». И еще одни слова твердил он как заклинание, мечась по кабинету: «Не могли они далеко уйти. Не могли. Печенкой чувствую, рядышком прячутся». Жизнь столицы остановилась. Готовилось беспрецедентное: в город стягивались войска, в полночь в окруженных кварталах группы их трех-пяти солдат с сотрудником милиции во главе должны были осматривать каждое предприятие, магазин, дом, квартиру, подвал, ни на что и ни на кого не взирая.

В камерах ФСБ заплечных дел мастера пытали уличенного в измене, но волшебные слова «миллион долларов в иностранном банке» грели тому сердце, пока оно билось. Сдал в эти часы храбрый генерал, опустил гордую голову. Понуро брел он вместе с Харрасовым из подвала, где на их глазах умер предатель, тихо твердил как заклинание: «Будем работать, капитан. Будем просто и честно работать. Такова наша планида». Мрачные мысли свои скрывали они друг от друга.

Димка пришел в себя от холода. С трудом разлепив тяжелые как гантели ресницы, он увидел амбала, который стоял над ним, широко расставив ноги. В руках тот держал ведро, из которого тонкой струйкой текла на голый Димкин живот ледяная вода. Вокруг было сумрачно; тонкая полоска грязного стекла под потолком едва пропускала свет, освещая темно-серые стены, какой-то черный ящик с торчащими из него и уходящими в стену трубами.

— Еще плеснуть? — спросил в это время амбал, обернувшись к кому-то сзади.

— Давай. Времени нет мусолить.

Еще одна порция колодезной воды хлестнула Димке на голову. Он закашлялся, хотел приподняться на локтях, но огромная нога придавила его грудь: «Лежи, сопляк». Из-за спины первого показался другой мужик, вроде бы и пожиже ростом и плечами, но всем