Мендельсон. За пределами желания - Пьер Ла Мур

— Когда-нибудь ты понимать, — тихо сказала она, беря его за руку.

— Пойму что? — Он притворился удивлённым. — Я прекрасно провёл с тобой время.

— Ты большой лжец. — Её голос едва шелестел в тишине комнаты. — Скоро ты жениться на красивой девушке и иметь красивые дети...

— Ну да, вроде бедных силезских bambini, — рассмеялся он.

Его попытка пошутить не удалась. Её глаза оставались грустными и серьёзными, голос не изменился.

— Тогда ты понимать, что так лучше, — закончила она.

— Прекрасно. Давай выпьем за это. — Он поднял бокал с шампанским, пригубил и покосился на изумруд. — Какой великолепный камень!

— Я покупать его в Милане, когда давать дебют в «Ла Скала». Знаешь Милан?

Знал ли он Милан?.. Конечно, он знал Милан и его прекрасный собор, сделанный словно из кружевной бахромы. И Флоренцию, и Неаполь, и Рим... Да, он знал Италию лучше собственной страны. На вилле Медичи в Риме художник Гораций Вернёт даже написал его портрет. Он любил Италию! Узкие улочки, босоногие bambini, нищие, старые соборы, огромные palazzi[44]. Грязь, солнце, красота, утрата представления о времени — вот что такое Италия.

— Ты любишь итальянскую кухню, нет? — спросила она, когда Феликс замолчал.

— Ещё бы!

Все любят итальянскую кухню. Pizza, past asciutta, risotto — он любил всё это. Но итальянская кухня коварна. Она требует больших способностей. Большого мастерства.

Мария терпеливо ждала, пока он закончит, зная, что он болтает для того, чтобы снять напряжение, оттянуть момент разрыва их отношений.

— Может быть, завтра я готовить тебе итальянский ужин, si? — предложила она. — Когда я видеть тебя в первый раз, я говорить тебе: «Может быть, я готовить для тебя как-нибудь» — помнишь? Завтра после концерта ты приходить ко мне, и я готовить тебе венецианское блюдо, si?

Вернувшись в тот вечер домой, Феликс заметил под дверью Карла полоску света. Он бесшумно вошёл и был встречен меланхолическим взглядом. Третий секретарь Ганноверской миссии сидел на постели в ночной рубашке и колпаке с кисточкой, со скорбным видом уставившись на ковёр.

— Почему ты не спишь? — спросил Феликс, присаживаясь на краешек кровати.

Карл издал тяжёлый вздох.

— Ты видишь человека, пережившего моральный и финансовый крах, — объявил он торжественно. — Сегодня утром мой банкир сообщил мне, что мой счёт пуст, а кроме того, сегодня вечером Сюзи, женщина, которую я люблю, высказала пожелание, чтобы я держался от неё подальше. И лучше навсегда. Хотя её слова не явились для меня неожиданностью, тем не менее это большой удар. — Он со свистом втянул в себя воздух и обратил свои выпученные глаза на друга. — Но не будем обсуждать мои горести. Как твоя неуступчивая примадонна?

— Сегодня она была очень нежна. Я ещё никогда не видел её такой красивой. Она хочет, чтобы я провёл свой последний вечер в Лондоне с ней. Собирается приготовить мне итальянский ужин.

— Как трогательно! Женщины — удивительные создания. Ты ради них губишь себя, а они потом готовят тебе тарелку спагетти и считают, что квиты. Завтра, когда все маркизы в Лондоне будут лезть из кожи вон, чтобы заполучить тебя на обед, ты будешь бороться с массой липких, тонких, скользких макарон в компании с хорошенькой женщиной, которая сделала из тебя дурака. — Он потянулся к стоящей на ночном столике табакерке. — Но не унывай, Феликс. На самом деле ты не влюблён в неё. Это говорит твоя уязвлённая гордость. Со мной тоже так было, но после нескольких случаев я привык. Вот увидишь, со временем будет больно всё меньше и меньше. Поразительно, как похожи все женщины, когда зарываются лицом в подушку.

— Ты циник, — сухо сказал Феликс, вставая. — Спокойной ночи.

— Да, кстати, — окликнул его Карл, — ты, конечно, знаешь, что у неё есть любовник?

Феликс окаменел, затем обернулся к другу.

— Не верю. Это неправда, — выдавил он глухо.

— Но это так — Карл запихнул в нос понюшку и отряхнул табак с рубашки. — Он приходил ко мне сегодня. Чертовски симпатичный малый. Чудовищно богат. Он подарил ей изумруд.

Концерт близился к концу. Феликс дирижировал последними тактами своей симфонии, когда решил, что Карл прав. Женщин нельзя принимать всерьёз. С того момента, как он узнал об обмане Марии, каждый час, словно когтистой лапой врезался в его плоть. Ну всё, хватит! Вся эта боль, эти сомнения, муки ревности — всё это глупо. Мария просто самка с моралью распутницы, не способная любить или просто соблюдать элементарную порядочность. Она с самого начала лгала ему, играла с ним, лишила его всех денег. Нужно забыть её раз и навсегда и никогда больше не верить ни одной женщине. Сегодня после ужина — домашнего итальянского ужина — он обнимет её и скажет, что всё время знал о её любовнике и её лжи, а затем с лёгким поцелуем и смешком попрощается с ней навечно.

Гром аплодисментов вернул его к действительности — к концерту в Аргиль-Румз, к респектабельной восторженной аудитории. Во время короткого банкета мысли о Марии на время оставили его. Он улыбался и кивал головой, целовал ручки дамам, отклонял бесчисленные приглашения на ужин и обещал приехать в Лондон в будущем году.

В прохладе раннего вечера они с Карлом возвращались домой.

— В Силезию будет послано более трёхсот гиней, — сообщил он с гордостью, когда они подъехали к Бьюри-стрит. — Это большое удовлетворение — работать ради благотворительности.

— Может быть, ты дал бы ещё один концерт в мою пользу? — предположил Карл. — Моё финансовое положение отчаяннее, чем у любого силезца.

— Где твоя гордость?! — упрекнул Феликс.

— В данный момент нигде. Но дай мне денег, и я буду самым гордым из людей.

Феликс начал укладывать вещи и давал Карлу указания насчёт продажи Розины, когда раздался стук в дверь. Слуга Карла ввёл высокого джентльмена импозантной наружности, с бакенбардами.

— Герр Мендельсон? — спросил он с почтительной формальностью.

— Да, — с опаской ответил Феликс, принявший его за кредитора.

— Герр Феликс Мендельсон?

— Да. В чём дело?

Джентльмен с той же олимпийской невозмутимостью назвал своё имя и титул и сообщил Феликсу о том, что её королевское величество[45] желает его видеть.

— Сейчас? — обескураженно выдохнул Феликс.

Через два часа он должен был быть у Марии.

— Сейчас, — кивнул посланник двора с неумолимой категоричностью.