Чужой среди своих - Василий Сергеевич Панфилов

и смотреть она старается куда угодно, но только не в сторону ухажёра.

— В карьер, это хорошо, — бездумно соглашаюсь я, шагая вместе со всеми, и завязались разговоры о плюсах и минусах всех работ в посёлке, об их перспективах на ближайшее будущее и на Большой Земле.

Поначалу эти разговоры были несколько натужными, но под чистым небом, напоённым запахами реки и тайги, пасмурное настроение не продержалось долго, и мои одноклассники с азартом начали обсуждать своё будущее. Я же только и успеваю вертеть головой, стараясь, ради социализации и адаптации, участвовать во всех разговорах разом, одновременно запоминая имена, фамилии и прозвища.

Попетляв по посёлку, мы вышли к заполненному водой выработанному карьеру, берега которого начали покрываться зарослями чахлого кустарника. Вокруг отвалы породы, ржавые железные бочки, остовы техники, ржавеющие под открытым небом отдельные детали, и через всё это прорастает кустарник и деревца.

Наверное, лет через двадцать, когда природа скроет всё содеянное человеком, это будет просто ещё одно озерцо в северной глуши, ну а пока пейзаж выглядит несколько удручающе.

«— Странный выбор для отдыха» — констатировал я, обходя ржавый кузов, через который проросла порыжелая ель.

— Славно на ветерке, — сказал кто-то из одноклассников, — мошки почти нет!

А, вот оно в чём дело… В самом деле, с местной мошкой я уже успел столкнуться, и понял, почему в Посёлке не особо привечают зелёные насаждения.

Расселись кто куда, и из обмолвок я понял, что у каждого класса, у каждой компании, есть «своё» место, и посторонние туда не лезут. Хм… разумно! При здешней коммунальной жизни, если нет возможности хоть изредка побыть если не одному, то хотя в компании своих приятелей, а не опостылевших соседей и коллег, конфликты возрастут кратно.

Поодаль, километрах в полутора северней, видно пылевое облачко и доносятся иногда звуки работ.

Переменившийся ветер принёс нам немного пыли, и на зубах слегка захрустело, на что мои одноклассники не обратили никакого внимания.

— Последний год впереди… — меланхолично протянула одна из девочек, усаживаясь аккуратно, как Русалочка в Копенгагене, — а потом всё, взрослая жизнь!

— Я в ПТУ, — поделился планами скуластый, отчаянно кося в сторону дамы сердца, — а потом на грузовик сяду. А что? Хорошая специальность, везде нужна! Деньги, опять же…

— Не знаю пока, — пожал плечами Лёха, когда очередь дошла до него, — но скорее всего, гегемоном[12] буду! Мать хотя и говорит, что мне учится надо, и что голова светлая, но зачем?! Чтобы сто двадцать после института получать? Не-е… я в путягу! Выучусь на слесаря, потом армейка, и все пути открыты!

— Опять же, — он высокомерно усмехнулся, — со слесаря какой спрос? А не понравилось что…

Он сплюнул в сторону и закурил.

— … так послал всё к чёрту и ушёл! Свои сто двадцать я всегда найду, и голову, как инженеру, никто сушить не будет!

Разговариваем неспешно, по взрослому, и видно, что большинство искренне делится своими планами на будущее. Планы эти у большинства незамысловаты и просты, как железнодорожная колея…

Две девочки высказали желание стать учительницами, один из ребят, несколько неуверенно, в пользу военного училища, а мечтание остальных не шли дальше ПТУ или техникума.

Задумавшись о странностях Советского Союза, я пропустил тот момент, когда очередь дошла до меня.

— Миша… Мишаня! После школы куда?

— А? — не сразу соображаю я.

— Куда после школы пойдёшь? — терпеливо повторяет вопрос Верочка, та самая брюнетка с зелёными глазами и острым коленками.

— Коробочки в дурке клеить! — гоготнул Колька, — Куда ж ему ещё, припадочному!

Николай! — вскочила староста, — Как тебе не стыдно! Михаил — наш товарищ…

— Пусть продолжает, — перебил я её, — Накипело у человека, так что пусть сейчас выскажется.

Староста набрала было воздуха в грудь, но одна из подруг дёрнула её за руку, усадив рядом с собой, на траченное короедами бревно, и что-то быстро заговорила, наклонившись к самому уху и стреляя при этом глазами на меня и на Второва.

— Но это неправильно! — возмутилась девочка, — Надо…

— Сядь! — приказала подруга, — Я потом тебе всё объясняю, ладно!?

— Выскажется? — прошипел Колька, наклонившись вперёд, — А что о тебе, припадочном, высказываться? Ты всегда наосбицу был, свысока! Фу-у ты… я шахматист, я на олимпиады езжу, я лучше вас!

— Не говорил он такого… — неуверенно удивился Лёха.

— Сказать и без слов можно, — веско обронил Сева, и я заметил, что некоторые мои одноклассники поддержали его…

— А потом слухи распускать стал, — набирал обороты Колька, — что это я тебя по виску ударил в тот день, и потому у тебя приступ! Врёшь! Врёшь ты всё! Ты просто припадочный! Порченый! Всегда таким был!

— Не врёт! — поддержал меня Ванька, — Он мне в тот день сказал, что ты ему по виску попал!

— А ты видел?! Видел? — насел на него Колька.

— Ну… — Ванька растерянно оглянулся на меня, — а зачем ему врать?

— А зачем ему рассказывать, что я с этими… из Леспромхоза был в тот день? — парировал Колька, — Я же говорю — псих! Порченый! Что у него там в башке? Я не знаю, здесь психиатр нужен! На людей бросается!

С ужасом вижу, что значительная часть моих одноклассников не то чтобы поддерживают Кольку во всём сказанном, но… скажем так, не стремится защитить меня.

«— Да-а… не задалась социализация! — мрачно подумал я, глядя на Второва и одноклассников, — Судя по всему, особой популярностью в классе я не пользовался…»

Бывает так, что хоть извернись, а своим в коллективе не станешь, и даже если не будет травли, то всё равно останешься чуть наособицу, белой вороной. Вроде как и ведешь себя, согласно общепринятым нормам, но…

… нет, и всё тут!

Если я… ну, прежний я… действительно чувствовал своё интеллектуальное превосходство, и хоть чуточку, но показывал его? Подростки на такие вещи реагируют очень остро!

Получается так, что до попадания меня в классе скорее терпели. Ну да… так-то вроде нормальный парень — учился получше многих, шахматы, драки, опять же.

А ощущения, это ж на подсознательном уровне! В российской школе, по крайней мере в моём городке, хватило бы и ощущений, чтобы затравить школьника, н-да… знаю случаи.

А здесь всё-таки общественность, и как бы к ней ни относится, но иногда и от пионерской организации и идеологической обработки может быть польза!

Ну а теперь, когда я и сам ощущаю это тело не вполне своим, когда изменилась моторика, привычки и прочее, я стал ещё более чуждым.

Они не понимают, а скорее чувствуют, что со мной что-то не так. Эпилепсия, быть может, просто триггер для них, как оправдание чего-то, чего они и сами